После застолья Юлиан вышел на крылечко покурить (некурящий зять, Николай, остался в избе разговаривать с женщинами). Выбежал на улицу и Колька. Погода как по заказу: жарит солнце, воздух неподвижен — зорятся хлеба. Сегодня Юлиан, как бывает в минуты какого-то особенного благодушия, курил лениво-нехотя, больше балуясь дымком, чем утоляя привычку. Он складывал губы дудочкой, выпускал дым медленной струей и посматривал на Кольку. «Велик ли шкет, а поди ж ты, как отличается от наших деревенских, — думал Юлиан. — И костюмчик поаккуратнее висит на нем, и уверенней в обстановке ориентируется. Привези-ка вон Игорька, сынка Трушковых, в город — растеряется, неделю рот от удивления не закроет…»
Колька нашел под липой старую шестеренку от комбайна и теперь, фырча, водил ее по песку, любуясь зубчатым следом.
— Ты, поди, и считать умеешь? — с полным доверием спросил Юлиан внука.
Колька перестал фырчать, удивленно вскинул белесые, едва заметные бровки:
— Считать? А как же иначе!..
И опять зафырчал, подражая работе мотора, шестерней оставляя рисунок на песке.
«Ишь ты!» — приятно удивился Юлиан. И задал, как ему казалось, пример посложнее:
— А сколько будет, если к семи прибавить шесть?
Колька (вот культурный, чертенок!) опять оторвался от игры и серьезно ответил:
— У нас так не говорят — «прибавить». А семь плюс шесть равно, — он стал загибать пальчики. — Равно… м-м… семь плюс семь равно четырнадцати… значит, равно тринадцати. А вообще, дедушка, ты бы дал какую работу, я хочу играть в субботник.
«Вот те на!» — дед поперхнулся дымом.
— Это как же?
— Очень просто. Наши ребята из подготовительной все играют. Ну, что-нибудь делать надо: деревья сажать, на дворе подметать.
Юлиан был ошеломлен. «Вишь ты, какое дело! Живем-живем и как-то не все замечаем вокруг. Мы-то играли в Чапаева, в красных и белых…»
— Счас, счас… — заторопился Юлиан, не по годам шустро исчез в сенках, вынес метлу. — Покамест деревья сажать рано, дак ты подмети-ко вон у лестницы. Бабка твоя не шибко расторопная стала — сена накрошила…
На крыльцо вышла Лида. Юлиан поглядел на нее и кивнул в сторону внука:
— Вишь-ко, в субботник играет!
Лида похвасталась:
— Это у них воспитательница придумала. А Колька у нас развитой, на лету все схватывает. Книжки уже читает…
…Скор летний рассвет. Вот уж и солнце заскользило по верхушкам старых высоких лип под окном Юлиановой избы. Жена Анюта проснулась, зашлепала босыми пятками по крашеному полу. Юлиан прервал мысли о внуке и вышел на кухню. Анюта, позевывая громко и протяжно, принялась растапливать печь.
— Обед с собой возьмешь или кормить будут? Директор на собрании говорил про обеды чего или нет?
— Говорил. И жить будем в вагончике.
— Всю уборку или как?
— В баню поспеет — привезут.
Нынешняя страда для комбайнера Юлиана Маричева началась обыкновенно. Так же в конце лета запахло в Приошланье спелым хлебом, по вечерам на северном небосклоне зарницы устраивали для деревенских ребятишек бесплатные зрелища; обильные росы серебрили отаву. Словом, природа совершала извечный свой круг, и все было так, как в начале жатвы в пятидесятых годах, в шестидесятых. Все эти жатвы отличались для Юлиана лишь тем, что одна из них была жаркой и сухой, в другую выпадало больше дождей. Да еще памятными были те, когда получал комбайн новой марки.
Так думалось Юлиану за завтраком. Он ел без спешки, основательно. Первый день — кто его знает, каким еще будет. Одно, может, руководители забыли, другое упустили.
Да, начиналась жатва вроде бы обыкновенно. Так же и раньше было: накануне — собрание, брали обязательства — кто сколько намолотит, окончательно оговаривали оплату. Только шибче ноне пошумели. Из-за комбайна новой марки — «Нивы». Каждый в бригаде, наверное, хотел бы поработать на «новье», но, как говорится, и хочется, и колется. Как еще пойдет эта «Нива», испытанный, обкатанный СК-4 — надежнее. Директор вначале побоялся отдать «Ниву» и молодым, и старикам. Метил Петру Рогожникову. А тот, похоже для форсу, уперся. Надо, дескать, опытным (кивнул в сторону Юлиана) отдать, заслужили. Директор промолчал, и это задело Юлиана за живое. Но вскоре он подавил в себе обиду — грамотешки мало, а техника серьезная, вон на СК-4, и то не сразу получилось. А что касаемо Рогожникова, так не из уважения к старикам он уперся, а, видать, из-за боязни: до начала уборки оставалась неделя, а новый комбайн еще не собран. Обкатывать придется прямо в поле. Кто знает, как пойдет.