А если она перед самым отходом явится к начальнику пароходства и потребует, чтобы его сняли? Но за что? В чем он провинился? Поссорились. Кто же не ссорится? Нет, Елена Ивановна, на все нужны доказательства. Мало ли что может померещиться женщине в припадке ревности.
Он намеренно долго открывал замок. Жена читала адреса на конвертах, которые держала в руке.
— Мне? — спросил он, пропуская ее вперед.
— Нет, оба письма мне. — Не удержалась: — Одно от Васи и перевод на пятьдесят рублей.
Не раздевая пальто, она села в кухне к столу и торопливо разорвала конверт. Целых четыре страницы! Вася писал: у них начинается самая горячая пора. Ждут ледохода. По ночам треск, как пушечные выстрелы. Экспедиции предстоит работать в самом экзотическом месте, у знаменитых Падунских порогов.
«Помнишь, мама, мы читали с тобой про Запорожскую Сечь. Про Днепровские пороги. Теперь как будто оживает то, о чем я читал, хотя места не те и времена другие. Если ты захочешь и сможешь, приезжай. Дикие горы зажали реку, а она злится, кипит. Только не думай, это совсем не обязательно, чтобы ты ехала в такую даль, лучше отдохни в санатории. Я достану тебе путевку. У нас один парень отправил свою маму в санаторий. Напиши, куда ты хочешь, и пришли медицинскую справку».
Пусть все это прочтет Николай, пусть прочтет! Она намеренно оставит письмо на столе. Пусть знает — какой он настоящий, ее Вася.
Отложив письмо и перевод, Елена Ивановна распечатала второй конверт, надписанный незнакомым почерком, без обратного адреса.
«Люди, которые относятся к вам с участием…»
Она читала, не понимая, какие люди, о какой докторше идет речь.
По форме изложения ничего оскорбительного в письме не было, но вежливая пошлость — пошлость вдвойне. В заключение глубокомысленная сентенция — «с молодостью и красотой не поспоришь».
Елена Ивановна брезгливо смяла анонимку, швырнула в угол. Ну вот, и ей пишут подметные письма.
Гадко, омерзительно и так невыносимо тяжело. Будто что-то оборвалось в ее жизни. А ведь убедила себя — все кончено, отболело. Вот она, настоящая боль, настоящее отчаяние. Теперь в самом деле конец! Совсем и навсегда. Значит, где-то в глубине души еще теплилась надежда, может, унизительная, но что поделаешь — она тлела, и легче было принимать самые твердые решения. Сейчас — только пепел.
Елена Ивановна поднялась, сняла пальто, пошла в спальню. Она смотрела в раскрытую книгу, и строчки сливались в темное пятно.
В ванной перестала жужжать электробритва. Потом в кухне звякнул чайник, и стало тихо. Быть может, читал Васино письмо.
— Сплетни?! Нам не хватало только сплетен! — входя в комнату, процедил сквозь зубы Николай Степанович. — Какая-нибудь твоя подружка тебе же удружила.
— У меня нет времени на подобных подружек, — возмущенно ответила Елена Ивановна. Одного мгновения, одного взгляда было достаточно, чтобы вернулось прежнее решение. Окончательное.
— Что же ты выбросила это послание?! Отнеси, скажи, что Терехов ничтожество. Тебя, несчастную женщину, послушают, пожалеют! Но знай, мне опостылела эта золотая клетка!
— Хватит! — резко оборвала мужа Елена Ивановна. Поднялась, сдерживаясь, усмехнулась горько: — Тот, мой Коля, которого я любила, не способен был бы все это произнести. Больше я с тобой говорить не стану.
Николай Степанович оторопело смотрел на жену.
— Ты хочешь развода? Так я, по крайней мере, понял? — Он пытался сказать это с иронической интонацией.
— Ты правильно меня понял. И, ради бога, не будем ничего выяснять.
Она вышла. А Николай Степанович все еще стоял посреди комнаты, держа в руке измятое письмо.
Глава 20
Капитану не обязательно было в этот час идти домой. Он мог уйти с судна раньше, когда жена была на работе. Но он хотел увидеть ее, узнать, сказала ли она о разводе под влиянием минуты или твердо решила. А вдруг уже передумала?
— Красивые слова! Неужели ты во все это поверил? — насмешливо пожала плечами Татьяна, когда он вчера рассказал ей об анонимном письме и о своем разговоре с женой. — Придешь домой, и все будет по-прежнему.
Он и сам не был уверен, что так легко могут разойтись люди, прожившие вместе столько лет.
— Если она не устроила тебе истерики, то мужайся, — все еще впереди! — продолжала Татьяна. — Женские слезы — самое мощное оружие.
Николай Степанович выразил сомнение: пожалуй, Елена и не подозревает об этом оружии. До сих пор им не пользовалась.