Ну и оперативность! Когда же она все успела? Замок, развод. Чего сгоряча не сделает женщина!
Швырнув бумагу на диван, он подошел к окну. В доме напротив навстречу солнцу растворены окна, балконные двери. Там радуются весне. Теплу. В их квартиру солнце заглянуло утром и ушло. Унылой, темной кажется мебель, пустым — письменный стол, на котором вечно в беспорядке лежали книги и какие-нибудь документы Елены.
Знала, что делала: оборвала одним ударом весь обычный уклад жизни. От этого хоть кто растеряется. Ничего не скажешь — эффектно! Особенно для окружающих.
А впрочем… Чего ему немедленно идти в загс? Кто заставит его выехать из собственной квартиры? И не обязательно кому-то докладывать о заявлении в народный суд.
Татьяна, к которой он пришел вечером, одобрила его решение. Ни к чему лишние разговоры! Однако самолюбие ее было уязвлено. Влюбленный, получивший свободу, должен был бы примчаться радостным, счастливым, говорить и говорить о том недалеком будущем, когда они, наконец, смогут соединиться открыто, когда он назовет ее своей женой.
Ей следовало бы умерять его пыл, возражать, взывать к благоразумию, настаивать, что со всем этим надо повременить. Но ничего этого ей делать не пришлось, потому что он скорее расстроен, чем обрадован своей свободой.
Она тщательно скрывала досаду, успокаивала себя тем, что Николай, будучи человеком уравновешенным, должен постепенно привыкнуть к изменениям в своей судьбе. Но уже к чему-либо привыкнув, не станет менять своих решений. И если накануне она была настроена мягко, лирично, то в этот вечер много смеялась, шутила, стараясь его развлечь. К разговору о разводе больше не возвращалась.
Он отправился на судно, а она, очень довольная собой, в поликлинику моряков, куда ее вызвали поставить подпись на санитарных документах «Иртыша».
В вестибюле ей неожиданно встретился Виктор. Оба сделали вид, будто не заметили друг друга.
Татьяна вошла в первый попавшийся кабинет и облегченно вздохнула. Но почему отвернулся Виктор? Изменился в лице, побагровел. Допустимо, что он обиделся, не застав ее, Татьяну, дома. Но разве ее не могли задержать неотложные дела в больнице? Он даже не постарался выяснить.
Однако мысли эти недолго занимали Татьяну и, вероятно, она бы очень скоро позабыла о Викторе, если б не их вторая встреча возле рентгенкабинета. Он проходит медкомиссию? Ну да, истек срок санитарного паспорта. Притвориться, что не видит его и на этот раз было невозможно, поэтому Татьяна остановилась, спросила, как он отдохнул в свой кратковременный отпуск. Виктор поблагодарил и отвел глаза. Щеки, даже шея у выреза легкой просторной куртки у него покраснели.
— Мне показалось, что я… — на секунду Татьяна запнулась, чуть не обратившись на «ты», но спохватившись, безразлично продолжала: — показалось, что видела вас в вестибюле.
— Вам не показалось.
— И вы не нашли нужным поздороваться? — Этого не следовало говорить. Вообще не следовало останавливаться. Но она не смогла удержаться от вопроса.
— А зачем здороваться?! Встретились. Разошлись. Что, собственно, было между нами? — Он криво усмехнулся.
Но даже после этих его слов она не посмела отойти, стараясь объяснить, оправдаться. Она прощает Виктору его грубость. Прощает, потому что он молод, резко обо всем судит. Не всегда человек владеет собой, своими чувствами. А она полюбила другого. Разве за это осуждают? Разве с ним такое не могло произойти?
— Я не думала, что так случится. Я не хотела тебе зла.
— Странное понятие о добре. Вы, кроме себя, ни о ком не думаете. Но и добро, и совершенное человеком зло, как бумеранг: все возвращается к нему.
Она торопливо спустилась по лестнице, а слова Виктора все еще звучали, словно преследовали.
Думала о Викторе и вечером, когда бродила с Николаем Степановичем по глухому парку возле лимана, прячась от посторонних глаз. Виктор бы на месте капитана не раздумывал, не взвешивал, не говорил бы: пока подождем! Такие любят без оглядки, без расчетов. Правда, ему и терять-то нечего. Да нет, не в том дело. Просто характер другой.
— Ты меня не слушаешь, Танюша, — обняв ее за плечи, сказал Николай Степанович.
— Ну что ты! Просто немножко взгрустнулось. Завтра уходит «Иртыш».