Бродила по селу, прошла вдоль вырубленной посадки у железнодорожного полотна. В этой посадке у них с Сенькой и Катрусей были свои тайники. Прятали в них дичку — зеленые яблоки и маленькие терпкие груши.
Больше не ездила в родное село. А сегодня услышала о Зеленом Куте, и опять властно потянуло домой.
Уходя всем сердцем в дорогое прошлое, она недоумевала, почему не решилась еще раз поехать.
К станции поезд подошел глубокой ночью. Однако на перроне Владимира Федоровича ждали Ваня с Лесей — жених и невеста, их родители, родственники. Встречали так, словно приехавшие были самой близкой родней.
— Вот уговорил Елену Ивановну, тоже, в общем, учительницу, вместе ехать. Она родом из этих мест, — оживленно пояснял Владимир Федорович Ване и всем встречавшим.
— Спасибо, наш самый дорогой гость! И вам спасибо! — Маленькая, худенькая, в мальчишечьей замшевой куртке невеста обняла Елену Ивановну. Широко открытые светлые глаза, белый завиток на лбу. Как похожа Леся на ту дивчинку у ставка.
Леся не отходила от Елены Ивановны, словно что-то и впрямь роднило их, хоть успели сказать друг другу всего несколько слов. Увела к себе незнакомую гостью, постелила ей в парадной комнате, уставленной полированной мебелью, с рушниками на стене и горой вышитых подушек на кровати.
Проснулась Елена Ивановна, когда поднималось солнце. Комната наполнилась утренней свежестью, в соседних дворах слышалось мычание коров, под окном деловито кудахтали куры.
Стараясь никого не разбудить, вышла во двор. Из коровника с ведром молока появилась Ганна Власовна, мать Леси, и ни за что не хотела отпускать гостью без завтрака.
— Ну хочь молока выпейте, — настаивала она.
Елена Ивановна приняла из рук хозяйки поллитровую кружку и, присев тут же на крылечке, пила теплое парное молоко. Тяжело переваливаясь, вышли на дорогу утки со своими желтыми выводками. Хозяйки, стоя у ворот, перекликались, провожая своих лысух, рябух и красунь, упитанных коровенок, на пастбище.
Знакомой улицей, на которой не сохранилось ни одного знакомого дома, Елена Ивановна шла к ставку. Вот он, почти овальный, заросший у берегов очеретом. Тогда ставок казался большим, глубоким и потому немного страшным.
На том берегу, теперь таком близком, голенастый хлопчик купает коня, трет его серые бока, обливает спину прозрачной водой.
Тот ставок и не тот. Елене Ивановне казалось, что сидит она именно под тем кустом, под которым обычно сидела Катруся, хотя к плечу свешивались белые соцветья бузины, а на том были розовые цветы боярышника.
Потом Елена Ивановна медленно шла широкой улицей в другой конец села, где когда-то стояла их хата. Новое длинное здание с вывеской «Колгосп «Жовтень» тянулось там, где раньше — она это хорошо помнила — был их двор и садок бабы Горпины.
А посадка вдоль полотна совсем такая же, как прежде. Но те деревья были бы уже старыми.
Солнце пригревало. Не удержалась, сняла туфли, пошла по теплой шелковистой траве. Даже если б человек, родившийся здесь, среди зеленой этой благодати, забыл о ней, думала Елена Ивановна, то его ноги, руки, все тело помнило бы живую свежесть травы, эти белые звезды ромашек, синеву васильков, вкус парного молока, запах цветущей смородины, тонкий голос малиновки, жужжание пчел и стрекот кузнечиков.
Утренние, еще робкие лучи согревали лицо, руки, и, казалось, что давно-давно уехала она из города. Какими-то случайными, ненастоящими были те лихие мысли, от которых становишься слабой, несчастной. Пусть ушла любовь. Но ведь есть главное — ее сын, которого никто не отнимет. И чувства ее самые первые, самые чистые остались в душе и всегда будут с ней, как эта вечная трава и вечная синева васильков.
Прогрохотал за спиной поезд — дрогнула земля.
Пора идти. Сегодня у Леси свадьба, у Леси, которая так похожа на другую, близкую сердцу дивчинку из далекого детства.
Вместе с подругами невесты Елена Ивановна наряжала Лесю, а вокруг шла обычная свадебная суета. Как бы долго ни готовились к этому дню, а всегда что-то не успевали доделать, чего-то не учли. Вместе со всеми Елена Ивановна волновалась и торопилась, вместе со всеми давала последние наставления невесте. Не чувствовала себя чужой этим полузнакомым людям. Потом, значительно позже, выяснилось, что с Ганной Власовной они и впрямь находятся хоть и в дальнем, а все же в родстве.
Владимир Федорович как посаженый отец ездил на убранных цветами машинах регистрировать брак и фотографироваться, а женщины завершали уже самые последние приготовления — выстилали пеструю дорожку от порога до самых ворот, нарезали цветов, чтобы усыпать ими молодых, принимали гостей, размещали под деревьями оркестр — скрипку, саксофон, баян и бубен, украшали свадебные караваи с запеченным в них «счастьем».