Мужчина извлек из кармана лист бумаги.
— Вот тут мы записали всех, кому по знакомству, словом, несправедливо дают. У одного даже собственный дом. Не на него, конечно, записан, а на жену.
Кононенко снял трубку, набрал нужный номер, резко сказал: ордеров не выдавать, проверкой займутся депутаты.
Мужчина и женщина удовлетворенно переглянулись.
— А у меня на сегодня билеты в театр, — шепнула Елене Ивановне Мишина, закройщица швейной фабрики, тоже депутат.
— Придется нам побегать. Но ведь в помощь кого-нибудь еще выделят, — отозвалась Елена Ивановна.
Шли и шли люди. Отец — инвалид войны, ростовчанин, просил разрешения на прописку: сына приняли в консерваторию. Кто-то вел разговоры насчет трудоустройства. Обращались по разным вопросам.
Елена Ивановна с удовлетворением отметила — ни один человек не ушел без того, чтобы тут же на месте не получить четкий и ясный ответ. Кононенко звонил, выяснял, отдавал распоряжения, убеждал.
Идут и идут люди со своими тревогами, просьбами, заботами.
А вот и добрый знакомый товарища Кононенко, плановик с того же завода, с которого пришел он, и опять разговор о квартире.
— Ты ведь знаешь ситуацию.
Да, Кононенко ситуацию знает. И знает также, что через семь месяцев, ну через восемь, строители сдадут заводской дом. Инженер на очереди. Квартира будет.
— А какие гарантии, что я ее на этот раз получу? — с унылым видом спросил посетитель.
— А какие ты хочешь? — улыбнулся Кононенко. Улыбнулся он первый раз за все время приема. Лицо его помолодело, стало мягче, добродушнее.
— Ну хоть какие-нибудь.
— Мое обещание с приложением подписи или отпечатков пальцев? — рассмеялся Кононенко.
Инженер тоже улыбнулся. Отпечатки председательских пальцев его не устраивали. Устраивало другое: он согласен вообще отказаться от квартиры, если из этой, старой, от него отселят куда-нибудь соседку. Ей достаточно двадцати, даже пятнадцатиметровой комнаты. Все будут довольны. Это же элементарно.
— Элементарно, говоришь?! Но у нас сейчас нет ни пятнадцати, ни даже пятиметровой комнаты.
— Так-таки нет? — чуть насмешливо переспросил плановик.
— С ребятишками приходят. В подвалах еще живут. У них что ли взять? Ну сколько тебе ждать-то осталось?
— Значит, не хочешь?
— Не могу…
Наступила продолжительная пауза. Посетитель не поднимался со стула. Деликатности, с которой он начал разговор, явно не хватило для его окончания. Брови насуплены, углы рта опустились, был уверен, что не получит отказа.
Пауза затянулась. Кононенко терпеливо ждал.
— А если переиграют? Если дадут кому-нибудь другому по личным своим соображениям? — вымолвил, наконец, плановик.
— Не переиграют. А возникнут затруднения, приходи. Тут мы поможем, чтобы личные соображения не мешали очередности. Это я тебе обещаю. — Кононенко чуть-чуть выделил последние слова.
Предпоследним на прием пришел молодой человек в потертом синем костюме и черных не по сезону ботинках. Наклонив русую курчавую голову и исподлобья глядя на председателя, он объяснил, что с женой и сыном живет в девятиметровой комнате, требующей, кстати сказать, капитального ремонта. Неделю назад умерла тетя Филиппова, которая жила в их квартире. И вот ее комнату райисполком отдает работнику милиции.
— Работаете на заводе и состоите там на учете, — уточнил Кононенко, прочитав заявление.
Филиппов кивнул.
— Вы инженер?
— Да, уже год. Вечернее отделение закончил.
— Ну что ж, в порядке очереди и получите, — сказал Кононенко, положив на стол заявление и книжку квартиросъемщика. — Вам даст завод, а работники милиции через райисполком жилплощадь получают.
Филиппов покраснел, опустил глаза на свои крепкие руки, руки рабочего человека.
Елена Ивановна взяла его заявление.
— У меня жена последние месяцы ходит, — не поднимая головы, пробормотал Филиппов. Задев коленом, стол, неловко поднялся, извинился и пошел к двери.
Елена Ивановна проводила его взглядом. Нет, человек этот не преувеличивает, не кривит душой. Не вошел, как иной посетитель, с заискивающей улыбкой, которая после отказа исчезает и лицо приобретает угрожающее выражение — «ничего, пойду жаловаться выше!»
До чего же этот паренек похож на Васю. И глаза, и волосы русые, вьющиеся. На людях и Вася далеко не такой бойкий, как дома.
У Филиппова нет никаких подтверждающих его слова документов, но говорит он чистую правду.
— А комнату ему надо оставить, — негромко проговорила Елена Ивановна и взглянула на Зину Мишину.