Что ждет несчастную? Она может вообще не выздороветь, никогда не стать той, прежней, какой встретилась Татьяне несколько месяцев назад. Вероятно, повлияла на больную не только смерть сына, были, несомненно, еще и наслоения тяжелых переживаний, напряженная работа.
Татьяна наклонилась, попробовала осторожно взять у нее тетрадь. Но и в глубоком сне Елена Ивановна не разжимала рук.
На следующий день Татьяна не пошла домой, не пошла к Нине. Ненадолго прикорнула в сестерской. Утром говорила с главврачом, который настаивал на переводе Ярошенко в специальную больницу, потом консультировалась с психиатром — профессором областной клиники.
Профессор ее поддержал:
— Полечите. Забрать больную мы всегда успеем. Тем более, что судить о ее состоянии рано, и пока, повторяю, пока не вижу еще стойкого нарушения.
— Сегодня больная получила растирание, душ, психотерапию.
Профессор одобрительно кивнул. Эту хорошенькую женщину он помнил еще по институту и великодушно заметил:
— Я бы посоветовал вам, коллега…
От такого обращения Татьяна зарделась. Старательно записала все назначения психиатра. Главврач не только согласился оставить больную в отделении, но и всецело поручил ее заботам Лазаревой.
Все, что нужно было, Елена Ивановна получала. Но шли дни, а изменений в состоянии больной не наступало. Единственное, что ее беспокоило, на что она реагировала — была черная тетрадь.
Татьяна замечала, что иногда, оставаясь одна, больная раскрывает тетрадь, старательно разглаживает письма. Но при этом лицо ее, как обычно, неподвижное, безучастное.
Что в них, в этих письмах?
За все время ни разу не попросила гребня, не умывалась бы, если б ее не вели умываться, и ест только когда ее заставляют. Какие же страдания пришлись на ее долю, что так истощило запасы жизненных сил?
К Ярошенко наведывался Хохлов, но она не узнавала его. Слишком тягостными были эти свидания, и Татьяна не стала никого пускать.
Чем больше она ухаживала за этой почти незнакомой женщиной, тем больше привязывалась к ней. Иногда казалось, что Елена Ивановна чуть-чуть оживляется, когда утром Татьяна входила в палату. Не теряла надежды, хотела верить и верила, что непременно отступит болезнь. Порой ей до слез становилось жаль эту исстрадавшуюся женщину, готова была обнять, защитить, как защищает мать от беды и горя своего ребенка.
С тех пор как она взяла на себя всю ответственность за лечение Елены Ивановны, Татьяна ни о чем другом думать не могла, все свое время проводила в пятой палате, лишь изредка выбираясь в научную библиотеку, чтобы взять последние журналы. Бегала по городу, доставала новейшие препараты, часто ходила в психоневрологический институт советоваться.
Не могла она себе представить, что кто-то другой будет лечить Елену Ивановну, заботиться о ней. Нет, нет, никто не приложит столько усилий, не уделит ей столько времени, как это делает она, Татьяна. Отступить — значит признаться, что вылечить ее невозможно. Признать, что никогда уже ни на кого эта женщина не взглянет участливо, ободряюще, как некогда взглянула на нее, Татьяну, не появится на лице ее та милая, добрая улыбка, от которой тогда стало легче на душе.
Однажды, во время ночного дежурства, Татьяна, как обычно, сидела в пятой палате. Сидела, глядя на спящую, лицо которой чуть-чуть порозовело. Почему эта красивая, еще молодая женщина не вышла замуж? Ведь овдовела много лет назад. Неужели никого больше не полюбила? Только и было счастье — сын. Вот и не выдержала утраты.
Странное слово — одиночество. А разве она, Татьяна, не была одинока, имея мать, брата? Ей посчастливилось встретить Николая. Пусть он далеко, пусть увидятся они не скоро, но жизнь ее теперь стала совсем иной.
Дом… Свой дом. Даже не дом Николая, а именно свой. Птица, прилетая из дальней стороны, вьет свое гнездо. И человек, которому негде приклонить голову, жалок, беспомощен. Она, Татьяна, и сама понимала, какой нелепой была ее жизнь в чужой, по существу, семье. Свыклась. Искала, искала возможности, чтобы изменить, улучшить свое положение. Тихон Семенович, капитан Терехов… Через них должно было прийти освобождение от гнетущей тяжести. А помогла эта женщина, быть может, оградила от новых унижений и ошибок.
Больная со стоном заворочалась. А если во сне к ней возвращается способность чувствовать?
И снова стон. Елена Ивановна прижала руку к виску. Тетрадь выскользнула и лежала рядом, на подушке.
Тетрадь… Единственное, что сохранилось у этой женщины от прежней жизни.
Татьяна прочла на первой странице: Василий Ярошенко. Геология. Второй курс. Обычный конспект. Письма Василия Ярошенко и письма к нему матери, друзей.
Обычные письма. И необычные: несмотря на краткость, даже подчас суровость, в каждой строке к сыну — любовь, такая нежная любовь.