Именно тогда, в тяжелые годы, убедила его закончить среднюю школу. А когда втянулся — курсы, потом Высшее мореходное. В большой мере своим званием капитана он обязан Лелиному упорству и умению не замечать житейских невзгод.
— А погодка разгуливается, — сказал за спиной Николая Степановича Виктор. — И прогноз благоприятный. — Он протянул капитану только что принятую сводку.
— Спасибо, Виктор Дмитриевич. Если б не прогноз, никак бы не догадался, что вон там уже пробивается солнце. — Капитан рассмеялся.
Настроение у него, несмотря на усталость, было отличное. Туман рассеивается, море тихое, чуть дымится, как парное молоко.
— Вы, говорят, тут кофеи распивали.
— Да, спасибо Татьяне Константиновне.
Виктор топтался возле капитана.
— Она замужем?
Николай Степанович усмехнулся.
— Нет, не замужем, Виктор Дмитриевич. Но, как вам известно, на судне, — сделал ударение на последнем слове, — это роли не играет. Да и возраст. Ей, кажется, двадцать шесть.
— Ну и что?! — горячо произнес Виктор, не обратив внимания на слова капитана насчет судна.
— Выбросьте «амуры» из головы, Виктор Дмитриевич, — и, смягчая свою резкость, добавил: — Влюбленные обычно очень рассеянны.
На «рассеянных» радистов Виктор тоже не реагировал. Приблизившись вплотную к капитану, он зашептал:
— Ведь это ее я встретил тогда в отделе снабжения.
— Вот как! Но все равно, пока не вернемся домой…
— Понимаю, — огорченно согласился Виктор.
— Очень хорошо. Значит, все ясно, — перебил Николай Степанович и, считая разговор оконченным, обернулся к Пал Палычу: — Штурман, точку!
Неяркое, словно остуженное редеющим туманом солнце поднималось над горизонтом. Сверив курс и отдав необходимые распоряжения, капитан ушел отдыхать, попросив разбудить на подходе к проливу..
Надо бы поблагодарить Лазареву за внимание, подумал Николай Степанович, сняв китель и укладываясь на диван.
Но поблагодарить удалось лишь через несколько дней. Лазарева приходила в кают-компанию поздно — занималась учетом своего медицинского хозяйства. Как-то, задержавшись на мостике, Николай Степанович позже обычного спустился обедать и застал ее одну. Пожелав приятного аппетита, капитан занял свое место.
— Я еще не сказал вам спасибо за кофе, Татьяна Константиновна, — проговорил он, наливая себе из суповой вазы борщ.
— Какие пустяки! — Она опустила голову к тарелке. На Лазаревой была светлая юбка и тонкая шерстяная кофточка, сколотая у ворота золотой брошью.
— Привыкаете понемногу? — спросил капитан.
— Да, спасибо.
— Отчего вы так поздно обедаете?
Она подняла на него глаза и улыбнулась:
— Не хочется мешать. Вы собираетесь все вместе, нужно поговорить, а я, вероятно, стесняю.
— Ну что вы? Какое стеснение?! В кают-компании никто никого не стесняет. Да и о чем таком особенном говорить? Все мы плаваем на «Иртыше» давно. А к концу даже первого рейса кажется, что и мысли своего соседа знаешь. Приходите, как все, в двенадцать.
Она молчала, рассеянно складывая и расправляя салфетку.
— Знаете, Николай Степанович, когда в тумане шли, стояла у борта и думала. Только не смейтесь: какое-то шестое чувство должно быть у капитана.
— Никакого такого шестого чувства нет, есть приборы и некоторый опыт, — мягко возразил Николай Степанович, польщенный, однако, тем, что было сказано.
— Но капитаном надо родиться, как рождается человек с талантом певца, поэта, музыканта, — задумчиво продолжала она. — Недаром столько стихов сложено о моряках. А сами по себе имена Колумб, Кук, Васко да Гама, Амундсен — это уже романтика!
Николай Степанович был тронут ее доверчивым, искренним тоном.
— То были времена фрегатов, барков. А теперь надежные, отлично оборудованные океанские лайнеры.
— Море и теперь — опасности, тревоги. Да вы и сами это чувствуете, хотя бы по тому, как относятся к вам ваши близкие.
— Не очень чувствую… — Капитан невесело улыбнулся, вспомнив выкрики сына.
Закончив обед, он достал сигареты и закурил. Встать и уйти, не сказав ей больше ни слова, неудобно.
— Не скрою, Татьяна Константиновна, мне было очень лестно услышать ваше мнение о моряках. — Николай Степанович аккуратно стряхнул пепел с сигареты и, улыбнувшись каким-то своим мыслям, продолжал: — Может, мы и не столь романтичны, но, ей-богу, жизнь у нас, действительно, не такая уж легкая.
— Понимаю, — проговорила Лазарева и робко улыбнулась.