Кто, когда и зачем натянул два металлических троса через реку — неизвестно. Скорее всего, здесь некогда находился подвесной мост. Мост сгнил, рассыпался, остались два ржавых троса, соединяющие высокие берега Тудора. Тросы натянуты один над другим на расстоянии полутора метров. Так что, двигаясь по нижнему тросу, за второй можно держаться, он скользит по груди. Держать равновесие в таком положении да еще с рюкзаком за спиной трудно. Нижний трос под ногами «играет», а верхний — словно качели, за которые держишься руками. По этому шаткому приспособлению необходимо пройти, прокачаться, прокувыркаться и проползти до противоположного берега метров шестьдесят. Все это на достаточной высоте и над стремительным пенистым потоком.
Горышин первым взобрался на трос и, сделав по нему несколько шагов, вдруг принялся выделывать такие кренделя а пируэты, что я схватился за живот от хохота. Пятясь, Глеб возвратился на прежнее место и, присев на пенек, закурил. Потом проговорил раздумчиво:
— Нда… Голова кружится, видать, вестибулярный аппарат барахлит.
Повторное восшествие Горышина на тросы прошло увереннее. По тросам он начал скользить легко и даже непринужденно. Приседая, вытягивал по тросу ногу в громадном резиновом сапоге, переносил тяжесть тела на эту ногу, подтягивал вторую. Рюкзак на его спине дыбился верблюжьим горбом и, казалось, вот-вот опрокинет его в воду. Но пока Глеб уверенно держал равновесие и даже мурлыкал мотивчик. Мне подумалось, что он без затруднений достигает противоположного берега, как вдруг над серединой реки трос под ногами Горышина дернулся и «заиграл». Теперь было уже не до смеха. Рухни Глеб в воду, ему вряд ли чем можно будет помочь. Выбраться на берег из кипящих бурунов, завалов камней и сучковатых деревьев в полном походном снаряжении просто невозможно. Я метался по берегу, кричал что-то, подсказывал, советовал сбросить рюкзак и ружье, но Горышин не слышал меня. Нижний трос вылетал у него из-под ног, и он повисал на руках. Громадное тело Глеба начинало дергаться, брыкаться, ловить ногами опору. Поймав ногами трос, он начинал выпрямляться на нем и вдруг валился грудью на верхний трос, повисал параллельно речному потоку. Я невольно зажмуривался, а когда открывал глаза, Горышин уже сидел на нижнем тросе верхом, держась руками за верхний, отдыхал… Когда же наконец он достиг желанного берега, у меня от напряжения свело судорогой икры ног. Растерев икры ладонями, я полез вверх к тросам.
Наступала моя очередь «повеселить» товарища…
Переправившись через Тудор, мы решили выспаться, а уж потом продолжить путь. Развели на берегу костер, напились горячего чая и улеглись спать на кучу старого хвороста. Мне показалось, что я только-только закрыл глаза, как Горышин толкнул меня в бок: «Пора!»
Мы двинулись по едва заметной лесной тропинке. Теперь справа от нас остался берег Куньи, а путь наш лежал в направлении к Русскому озеру. Несколько раз в разные года пытались мы самостоятельно добраться до Русского озера, о котором много интересного слышали от старожилов здешних мест и охотников, но сделать этого без проводника не могли. Точной карты у нас не было, а озеро, из которого берет исток река Порусья, таилось в коварно-девственных болотах. На сей раз мы не ставили перед собой задачи дойти до Русского, глухариный ток находился значительно ближе — где-то на стыке трех областей: Новгородской, Псковской, Калининской.
Весь день мы шли глухим болотистым лесом, с трудом отыскивая ориентиры, указанные Виктором еще в прошлом году. К вечеру набитая звериная тропа вывела нас к небольшому озерцу, берега которого были сплошь изрыты кабанами. Вдоль озера тянулась невысокая песчаная гряда; понижаясь, она растворялась в обширном болоте, поросшем сосной и елями, заваленном подмытыми сучкастыми деревьями. Здесь-то и должен был находиться глухариный ток.