Организм сдавать начал. Как выпью, на другой день ломает всего по-страшному, и с похмелкой не отойти. Слабость невозможная, в глазах круги черные плавают, наклонился как-то абразивы поднять — брык, лежу, обморок. «Все, — говорю Мишке, — видать, норму свою жизненную выбрал, пора кончать с этим делом». А Мишка, паразит, шепчет: «Это тебя баба таблетками травит. У меня такое точь-в-точь было. Достала она где-то противоводочных таблеток и подкармливала меня втихаря, пока не скопытился. Во, у меня и название этих таблеток проклятых записано. Ты приди домой и пошукай в комоде. Уверен, что травит тебя».
Вообще-то я мужик спокойный. На бровях, бывало, домой приползу, а жену с дочкой пальцем не трону. А тут настроил меня Мишка с этими таблетками до невозможности. Иду домой, кипит все во мне, злость по телу разливается, злоба душит. Чувствую, хуже зверя становлюсь, а поделать с собой ничего не могу. В таком вот настрое и заявился домой. Жена с дочкой, как сейчас помню, ужинали. Ну, я с ходу к серванту, посуду на пол смахнул, ящики вырвал, об пол хрястнул, смотрю: таблетки! Целая пачка! Я бабу за волосы, всю пачку ей в рот, графин с водой в зубы, запивай! Жена хрипит, дочка кричит, а я осатанел. Соседи ворвались, милиция приехала, еле скрутили меня. А когда через пятнадцать суток домой вернулся, жены с дочкой уже не было, в Сибирь уехали. Жена и развод взяла. Сам я виноват. Таблетки вовсе и не те были, ошибся я в названии, едва не уморил бабу.
После того случая хотели меня цеховые насильно отправить на лечение. Я им так сказал: насильно отправить вы меня, конечно, теперь право имеете, но назад в цех я не вернусь. В самой захудалой конторе работать стану, а вам обиды не прощу. Тут, конечно, формовщицы загалдели: пропадем, мол, без Ваниных пресс-форм, он мужик с характером, сам со своей болезнью справится. А я, говоря по-честному, и вправду характер имею, с полсотни раз уже пить бросал. Мне, чтобы бросить, обязательно свое решение к чему-нибудь приурочить надо. Как праздник какой подступает, думаю: в последний раз и хорошенько… Но не в этом дело. В тот раз приурочить я решил и намертво завязать применительно к кошельку. Настрой хороший у меня получился, и, главное, Мишка Журба в больнице лежит. Ну, я день не пью, два не пью, неделю не пью, настроение терпимое. Тут опять губошлепы разные начали на меня дивиться. Подначки пошли от некоторых. «Смотрите-ка, — говорят, — Ваня наш не употребляет, здоровьице бережет. Небось до получки проупирается». Ах вас, думаю, так и разэдак! Покажу вам настоящий свой характер! Грамма больше в рот не возьму!
Еще несколько дней держался на полном сухом законе, а потом меня ломать начало, жажда. И получка на подходе, и Мишка Журба из больницы на выходе, чувствую: не устоять! И такая меня тоска взяла… Но не в этом дело. Пошел к мастеру Виктору Артурычу и говорю: «Невмоготу больше, Артурыч, пропадаю. Может, посоветуешь чего?» — «Что я тебе могу посоветовать, Иван? — мастер отвечает. — Советы эти я тебе на каждом цеховом собрании даю, да не больно ты их слушаешь. Сам с собой справиться не можешь — лечись. Иного совета не знаю». Короче говоря, порешили мы с Артурычем так, чтобы подлечился я, но без огласки, втихаря. Чтобы внимания людского к себе не привлекать и от насмешек губошлепов разных избавиться.
Дней десять после работы в диспансер ходил, таблетки глотал, а Мишку Журбу Артурыч в другую от меня смену перевел. Не знаю, что помогло, может, и таблетки, только привычку свою дурную я, хотите — верьте, хотите — нет, полностью прихлопнул. Аж до самого Нового года во рту маковой росинки не было. На работе за троих ломлю, рацпредложения даю, а с получки и с аванса в Сибирь переводы шлю. Это, заметьте, помимо алиментов, которые у меня высчитывают. Ну, первой теща не выдержала, прислала мне посылку с вяленой рыбой. Потом от дочки письмишко получил с фотографией. Я в ответ ни гу-гу, только переводы шлю, себе лишь на пропитание оставляю. Жена молчит, характер выдерживает, теща посылками заходится, а на подходе Новый год, самое серьезное для меня испытание.
Как ни крепился я, как ни старался, а под самый Новый год заскучал, затосковал. Шутка ли: одному в пустой квартире встречать этот наипервейший семейный праздник. При живой-то жене и дочке! Хотел было дать супружнице своей бывшей телеграмму, чтобы приезжала, не дурила, но не дал. Не улеглась еще в душе обида на нее. Эвон, в кино смотрел: жены декабристов за муженьками в Сибирь ходили. Это из буржуйских-то семейств дамочки. А моя пролетарка от меня, рабочего человека, в Сибирь убежала. Мало ли что с мужем не бывает, подсоблять надо мужику, поддерживать. Легче всего бросить человека и убежать. Но не в этом дело. Короче говоря, пригласил меня на Новый год к себе мастер Виктор Артурыч, вместе решили Новый год встречать. Прошу обратить внимание — к главному моменту в своей историйке подхожу. Набрал я целую сумку тещиных даров, бутылку шампанского раздобыл и ровно в одиннадцать часов из дома выхожу, через городской парк на Заречную к Артурычу двигаюсь. Иду по тропинке снежной, а вокруг ни души, на небе хоть бы звездочка. И вдруг в кустах черных, заснеженных, где-то в районе туалета летнего, вопль раздался: «Помогите!..» — и возня какая-то, стоны и слова, извиняюсь, нехорошие. Ну, первым делом я шагу прибавил, ходу. Обстановка, сами понимаете, к размышлениям не располагает. «По-могите-е!.. — вопль опять из кустов жуткий. — Убива…»