Встречи

Свои стихи Дмитрий Блюмов читает негромко, слегка заикаясь. Я готов слушать его до утра. Передо мной раскрывается внутренний мир этого человека, которого я знаю с детских лет, мир, богатый красками жизни, чуткий, нестареющий.

Быстро проходят годы.
Годы уходят в вечность.
Годы, как пароходы,
Плывут в бесконечность.

В жизни Блюмов неспокойный, ищущий, хлопотливый. И в поэтическом мироощущении своем такой же.

В век, когда расщепленный атом
Может жизнь на земле пресечь,
Нужно каждый сучок горбатый,
Листик каждый, травинку беречь.

Лучшие стихи Дмитрия — о матери. Он читает их как-то иначе, по-особому, волнуясь и заражая меня своим волнением.

На крутых перегонах
Житейских дорог
Я чертовски устал
И чертовски продрог.
Очень холодно мне
Без твоей теплоты,
Без заботы твоей
И твоей доброты.
Мне вернуться бы надо
В твой дом за рекой,
Где, как в озере горном,
Незыблем покой.
Где ветра не шумят
И дожди не идут.
Где меня так давно,
Так безропотно ждут.
Мне вернуться бы надо…
Но это же сон,
Это прошлого тихий,
Настойчивый звон.
Нету дома давно,
И тебя тоже нет.
Ты ушла в глубину
Мною прожитых лет.
Только память моя
Образ светлый хранит,
Только сердце мое
Гулко вдруг застучит.
И тогда отвернусь я,
Губу прикушу
Или залпом воды
Полный ковш осушу.

Давно уже погасли в деревне огни. Угомонилось за стеной большое семейство Блюмовых, а я все не могу расстаться с этим гостеприимным домом. Стихи, стихи, стихи.

Стараясь не хлопать дверьми и не скрипеть половицами, мы с хозяином на ощупь выбираемся из бесчисленных комнат его дома. Отовсюду несется сонное посапывание и бормотание его внуков.

Мы выходим на улицу. Деревня спит. Дмитрий идет проводить меня до ручья. Мы идем молча, очарованные тишиной и красками весенней ночи. Идем прямиком через яблоневый сад Дмитрия, мимо его бани, мимо детских качелей.

Стоят дома, застыв от изумленья
Перед волшебной, дивной красотой.
Часов невозмутимое движенье
Простукивает шар земной.

У ручья мы расстаемся. Дмитрий, не оглядываясь, неторопливо идет назад, к темнеющей на фоне светлого летнего неба деревне.

Я еще долго смотрю вслед печнику и, кажется, слышу его хрипловатый, слегка заикающийся голос:

Разве я не богат?
На дела не гожусь?
Есть друзья у меня —
Дорогие лужане.
Есть земля у меня —
Необъятная Русь.

ЗАНУДА

История эта началась с письма, присланного в редакцию на имя главного редактора из деревни Толкани. И длилась она (жалобы, разбирательства, ответы, выводы, контржалобы, опровержения, наказания, коллективные письма в защиту, повторные разбирательства, и повторные выводы, и повторные письма и т. д.) на протяжении многих лет. Сказать с уверенностью, что она закончилась, не могу даже сейчас. Поскольку история эта даже в моем сжатом изложении выглядит несколько растянутой, решил я ее разбить для удобства чтения на главки. Сделать из длинного рассказа нечто вроде короткой повести.

Итак, глава первая, которую я назвал просто:

Письмо

Письмо это пришло в редакцию весной, когда с полей сошел снег и началась первая пахота. Все страницы письма посвящены были одному лицу — колхозному скотнику из деревни Толкани Светлову Петру, нехорошему человеку. Обвинялся Светлов во многих грехах, но главное: содержит в личном хозяйстве колхозную лошадь, «из коей извлекает нетрудовые доходы», — выражение это запомнилось мне дословно. Письмо редакция переслала на соответствующий сельсовет с просьбой разобраться и дать газете ответ.

Глава вторая. Ответ

Пришел ответ за подписью председателя сельсовета, в котором сообщалось, что факты по письму-жалобе из деревни Толкани проверены и подтвердились частично. Что касается лошади, находящейся якобы в личном его безотчетном пользовании, то данная лошадь по кличке Зануда выделена колхозом для обслуживания Толканской фермы и закреплена за скотником Светловым Петром. Содержит он лошадь на своем дворе по причине отсутствия казенного помещения (конюшни).