Взял себя в руки, — говорил Васильич, глубоко затягиваясь дымом, — поубавил в душе страху и решил действовать. Поднял чурбак, что сиденьем служил мне, тихо подошел к двери да как шарахну по ней! И тут же заорал погромче да построже. Заорал, сам понимаешь, во всю глотку… Послушал — тихо, налег на дверь — открылась. А он стоит в пяти метрах — здоровенный, как конь, только в ногах пониже, но худющий, шерстью шелудивый, мослы у холки выпирают, брюхо пустым мешком свисает, а башка размером с бычью, только круглее. Стоит ко мне боком, пригнув к земле голову, а хвостом снег со злобой хлещет… Решил я, что если вздумается ему напасть на меня — не меньше секунды потребуется. Для прыжка же развернуться требовалось… Ну… Это я теперь так тебе рассказываю, что вроде размышлял, обстановку прикидывал. А тогда получилось как бы само собою. Как будто кто очень правильно мною управлял… Отворил я, значит, дверь чуть пошире, порасторопней дотянулся до карабина и — назад. Крючок на всякий случай на дверь накинул. Вогнал в патронник обойму, клацнул затвором и в решимости прикончить одряхлевшего и потерявшего осторожность к человеку, а значит, для всех очень опасного зверя… Секунд пять прошло, ну десяток. А открыл дверь — одни следы в чащобу. Почуял ведь, стервец, мое желание разделаться с ним. Пальнул разок ему вдогонку, обругал покрепче… И все равно спрятался в избу и еще час поглядывал в окно и приоткрывал дверь: не вернулся ли? Нет, не вернулся. Ушел. А на другой день, когда снег прекратился и сдуло его с кустов, проследил нахала. В сотне метров от избы лежал он под корчем, и лежал долго. Потом решил, наверное, что не стоит со мною связываться».
«Где же он теперь хулиганит?» — спросил Круглов. «А вот слушай, — ответил его собеседник. — Доскажу. Неделю после того видел его следы на дальних своих тропах, все тем же воровством он занимался. Прямо в разор ввел! Полтора десятка соболей проглотил, не говоря о колонках да прочей пушнине. Уж не считаю, сколько их не поймалось из-за того, что шалашики разворочены, капканы спущены, а приманка сожрана. Когда озлобление мое дошло до предела, решил наглеца истребить. Как? А петлями. И медвежьи капканы у меня всегда имеются… Взял бы все-таки грех на душу, и надежные местечки для расправы уже подобрал, да хорошо, Бог отвел. Миловал… Поправлял как-то ловушку, рюкзак увязываю для дальнейшего хода и услышал рев двух тигров. Сел, уши на макушку, кожа на спине озябла и мураши по ней заскреблись. В километре они от меня были. Судя по голосам, один из драчунов пребывал в большой силе и ярости, другой же, явно старик, оборонялся. А лежали там владения давнего моего полосатого конкурента, на которые он допускал лишь загулявших тигриц… Тебе приходилось слышать, как тигры орут, когда дерутся?.. Было дело, говоришь? Так не стану рассказывать… А на другой день мою тропу пересек тот несчастный старик. На следах кровь, в снег часто ложился, на лежках красного виделось больше, чем белого. Крепко ему досталось. Ушел в твою сторону, так что жди и бди. И запомни: передняя пятка тринадцать сантиметров, среднего пальца на задней правой нет, а наискось подушки левой — глубокая косая борозда, вроде шрама. Шаг крупный, но в снег проваливается неглубоко: фигура большая, а легковатая».
Сидел Круглов у окна долго. Курил, вспоминал, обдумывал ситуацию. Лег и пытался уснуть — сон не миловал. Когда же за стеною что-то треснуло и тут же звякнуло, а Фея вскочила и залаяла, ощетинившись по всей спине, Круглов поднялся и уселся у окна, загоняя в рот одну сигарету за другой. На отпотевшее оконное стекло снаружи стали прилипать снежинки, но тут же и таяли. Подумал, вспомнив рассказ Васильича: не улегся бы и под мою дверь…
Держа заряженную двустволку на коленях, Круглов решал проблему: если появится тигр перед окном, стрелять или воздержаться? Может, и меня Бог помилует, отведет от расправы? Васильич в конце того их разговора поведал: «Пошел я к охотоведу промхоза, выложил все как было и спрашиваю: что делать, коли еще раз подопрет? Ликвидировать можно? Тот же мне и сказывает: а спроси себя, законы ведь знаешь не хуже моего. Да сам себе, мол, и ответь… Положено-то, говорит, сообщить об этом властям, получить официальное разрешение на отстрел, который не тебе следует сделать, а специальной группе охотнадзора управления. Недели две потеряешь, а прикончат ли тигра те уполномоченные, бабушка надвое сказала… Помолчал мой охотовед, почеркал какие-то кубики да кружки на газете, да и завершил со мною разговор коротко. Ты же, дорогой Петр Васильевич, говорит мне он, мужик бывалый, башковитый, а вот вопросы задаешь, извини меня, наивные… Есть проблемы, о которых спрашивают только себя, мил человек…»