Впрочем, умирать никто никогда не хотел, в том числе и те, кто сетует на слишком затянувшуюся жизнь.
Грозные столкновения с людьми все же бывали, и в некоторых он мог умереть героем, но все так же не хотел лишний раз рисковать. В начале своего угасания, когда жизнь только что покатилась под уклон, но силы и энергия оставались еще на высоте, увидел он однажды с лежки на скальном уступе, как по его следам, ощетинившись оружием, идут трое двуногих с явно агрессивными намерениями. За подобное ему пришлось дважды крепко наказывать охотников-одиночек, и еще раз — выслеживающих его в паре. Наказывал просто: делал большую петлю, затем затаивался сбоку вблизи своего следа, и когда преследователи подходили совсем близко, не чуя беды, с ревом бросался на них и в мгновение ока укладывал лицом в снег. Бил лапой крепко, но кровь не проливал и жизни не лишал. Для удовлетворения гордыни ему вполне было достаточно того людского ужаса.
А вот подобного урока троим не преподал: посчитал, что один из них все же успеет выстрелить. И скорым шагом ушел за перевал от греха и риска подальше. Теперь ему за тот расчет было стыдно. То давнее он считал проявлением трусости. Что, если бы кто-то из тех охотников пристрелил его? Окажись та пуля роковой, смерть была бы достойной, и не катился бы он в последние старческие годы к своему концу в постоянном стремлении избежать опасности, ничем не рисковать, а только абы как поесть и подольше поспать в полном покое, напрочь забыв о своей Единственной и наследниках.
Но странное дело: не владея мускулами, чего никогда не случалось прежде, Меченый сохранял ясность ума и способность к воспоминаниям. Вот и теперь, в плотном кольце людей, он перебирал прожитое… Чем тяжелее наваливалась на него старость, тем чаще он тосковал по ушедшей молодости. Да, с годами прибывало мудрости и умения жить безбедно и уверенно, и все же тоскливее вспоминались юные годы, когда мускулы играли, кровь кипела, хотелось как можно больше любви, власти и признания своего превосходства у соседей по обиталищу. Пусть была та молодость излишне самоуверенна, дерзка, пристрастна к крайностям и излишествам в промыслах. Но зато как прекрасно ощущать в себе могущество и неутомимость, позволявшие жить, нимало не задумываясь об экономии добытого пропитания… Теперь же приходилось то и дело открывать в себе те черты характера, о которых когда-то и не задумывался: угрюмость и неприветливость, нерешительность и боязливость, скупость и несправедливость в отношениях с сородичами. И вот ведь как оказалось: чем меньше оставалось здоровья, тем сильнее хотелось жить полноценно, не умирая каждый день понемногу.
Только в старости Меченый в полную силу познал трагедию любой жизни: природа убивает силу, но оставляет желания. Как хотел он теперь любви! А любовной силы не было. Как мечталось ему все с той же, как и много лет назад, ловкостью найти, скрасть и настигнуть достойную владыки добычу, взять ее в головокружительном прыжке, положить могучим ударом лапы и давком железными челюстями! Ему часто снилось, что он опять профессионально принимает таежную дань. Словно наяву, он мастерски подбирается к очередному объекту медленными неслышными шажками, то и дело замирая… Но вот убыстряет шаги, удлиняет их… Переходит на стелющийся бег… И, наконец, взрывается стремительными прыжками, становясь подобным желтой молнии!
На этом бурном завершении охоты, когда он летит с широко разведенными передними лапами с выпущенными когтями и раскрытой пастью, сон обычно обрывается… И с такой горечью воспринимается явь пережившего свое вымученного, высохшего и задубевшего тела…
И все же так хотелось ему пожить теперь! Немножечко! С высокого места наглядеться на таежные просторы на все свое долгое небытие, что ждало впереди. Умудриться добыть последнюю косуленку и насладиться горячей кровью на предстоящий бесконечный пост. Понежиться под горячим солнцем, глядя в небесную синь в снежных сугробах облаков, чтоб вечно помнить жар солнца и красоту неба все в том же «будущем»…