На вашем лбу разгладить кожу
И мысли вредные изгнать,
И, кто вы есть на самом деле,
В анамнез личный записать.
ФАУСТ:
Не буду спорить с вами, доктор,
Чем мы больны, то вам видней,
Ведь перед вашим чутким взглядом
Прошло невидимо людей,
Одна лишь мысль меня тревожит,
Не знаю даже, как сказать:
Болеет часто врач хороший,
Об этом может он не знать,
Болезнь душевная коварна:
То ты - дурак, то вдруг - умён,
Дебил и гений ходят парой,
Никто не знает: кто же он.
ПСИХИАТР:
Сейчас вы - гений, несомненно,
Не буду больше вас пытать,
Прошу лишь вас, мой друг, смиренно
Мне письменно всё написать,
Вас отведут в палату к людям,
Чей выдающийся талант,
(Вы без сомнения поверьте),
Увидеть каждый был бы рад.
ПСИХИАТР уходит. Санитары переодевают ФАУСТА и его спутника в больничные полосатые пижамы и ведут в палату к больным.
В палате возле окна стоит в задумчивости ПОЭТ. На кровати, уставившись в потолок, лежит ФИЛОСОФ. По комнате прохаживается ПРЕЗИДЕНТ. За столом сидит АКАДЕМИК и что-то выцарапывает обломком вилки на столешнице. В центре палаты на перевёрнутой табуретке сидит ОЛИГАРХ и пересчитывает бумажные салфетки, доставая их из пачки.
Часть XI. В ПАЛАТЕ.
ЕВГЕНИЙ:
Попали с вами, мы попали,
Ну, как мальчишки на TV,
Те звёздами эстрады стали,
Какие светят нам огни?
ФАУСТ:
Страдать не нужно понапрасну,
Не тот звезда, кто песнь поёт,
А тот, кто песни сочиняет
И вечно в памяти живёт.
Певцы приходят и уходят,
А песни повторяют круг,
И долго крутится пластинка...
Вы пессимист, мой милый друг!
ПОЭТ резко повернулся к вошедшим в палату новичкам.
ПОЭТ:
Вы правы, автор - он бессмертен,
Его бессмертная душа
Над вечностью парит на крыльях,
Как Ангел чудо хороша!
ЕВГЕНИЙ:
Сегодня все творить стремятся,
Как только выучат язык,
Читателей осталось мало,
Писатель массовый возник.
ПОЭТ:
Вы правы, критик мой румяный,
Писателей подразвилось,
И пишут в большинстве коряво,
Грызут обглоданную кость,
Любовную расстроив лиру,
Бумагой застелив постель,
Рисуют задницей картину,
И льётся патокой елей,
И стонут ржавые пружины,
И рвут засаленный матрас,
И повторяется картина
За разом раз, за разом раз.
ФАУСТ:
Читают меньше, больше пишут?
Ведь это очень хорошо,
Себя, по крайней мере, слышат,
Раз интерес читать ушёл.
ПОЭТ:
Меня послушать не хотите?
За этот стих сюда попал,
Но, как вертите, не вертите,
Смотрел в магический кристалл.
ПОЭТ встаёт в позу Пушкина, читающего стихи перед Державиным, и начинает декламировать своё произведение.
ЛИТЕРАТУРНЫЙ МИНЕТ
Как много нас, писак и графоманов!
И я не чужд скрипучего пера...
Как много нас, которых жажда славы
На суд литературный позвала!
Пришли. Расселись. Во главе стола
Сидит ареопаг литературы:
Тот описал французов шуры-муры,
Тот описал учёного кота.
Всех перечислить, право, невозможно,
Эй, новенький, здесь осторожно!
Затронешь одного слегка,
Другие враз намнут бока.
Вот юноша принёс на суд
Своё великое творенье,
Из многих строк стихотворенье,
Всё про любовную нужду,
Иного от него не ждут.
Скривился русский эфиоп,
Нахмурил толоконный лоб,
Ему уже давно претит:
Как ни юнец, так враз - пиит!
Он вспомнил чудное мгновенье
Очередной своей любви
И вымолвил: "Коты, коты!",
Чем вызвал общее веселье.
От страха перед ним дрожа,
Скользя по лезвию ножа,
Несёт стихи младая дева
(и где накраситься успела?).
В стихах розарий, соловьи
И слёзы о большой любви,
А что ж ты, милая, хотела?
Не женщина ещё ты - дева!
Скучает наш ареопаг
( плохой для стихотворцев знак),
Они в любви познали толк:
Жена - овца, мужчина - волк!
"А где гражданский, мощный стих,
К которому я так привык!?", -
Державин громко восклицает.
А кто его, учитель, знает!
Ты оды для царей писал,
Победы россов восхвалял,
Теперь уж нет побед российских,
Везде бардак, разруха, сиськи.
Смотри, Пелевин вон бредёт,
Очередной рассказ несёт
Про насекомых и банкиров,
Про голубых и сизокрылых,
Сорокин с салом голубым
Во след бежит нас удивить,
Шедевром жирным насолить,
И всех на матерок сподобить.
Не возмущайся, дед Щукарь,
Смеши народ в своём колхозе,
Почили Шолоховы в бозе,
Ты нас лягушками не парь!
Устал ареопаг судиться -
Чай, мужики, а не девицы!
Идут года, спешат года,
За ними слава...Ты, куда?
Есть у кого роман душевный,
Чтоб слёзы на глазах росли,
Чтоб страсти жгли, но не кипели,
И трупы в морги не везли?
Да, это - женские романы:
Объятья, страсть, аперитив,
Любовь, обман, страданья, Канны,
Конец счастливый, но один.
Вздохнул Жюль Верн:
"Оставьте, Остин!
Как вы подумать так могли?
Романтике сломали кости
И на помойку унесли,
Фантастика и та опухла
От чародейского бабла,
Очкастый мальчик тихо пукнет -
Вонь, как от старого козла".
Вот Горький, наконец, проснулся:
"Мать", "Буревестник", - произнёс,
Руки Марининой коснулся:
" А у тебя, мой друг, понос!"
Усатый классик дна не ищет,
Считает, мы уже в дерме,
Пиши сценарии! - он слышит,-
О страшной атомной войне.
Нет, лучше истину в вине
Глушить стаканами по утру,
Чем всем на мозги сыпать пудру,
И мир представить в наготе..
Как много их, редакторов,
Сидят в журналах, бронзовея,
Была когда-то эпопея,
Сегодня - скучные стишки,
Про человечества грешки,
Ты постарёл, мой милый мальчик,
Так что же сделалось с тобой?
Костюм, как будто плат цыганский,
А галстук, словно носовой,
Другой прошёл огни и воды
В далёкой юности своей,
Но сохранил до наших дней
Все показатели породы:
Чужих к кормушке не пускать,
Своих - до смерти заласкать!
Работай, братец, над ошибкой,
Не напрягайся только шибко,
Иной придёт вслед за тобой,
Но жизнь останется такой!
Кто там пытается подняться