Перед ротой командир,
пели солдаты,
Хорошо маршировал.
С полотенцем на руке, Сорокина смотрелась в зеркало: под глазами начинало морщиться.
Пришел отец, веселый:
- Я узнал рецепт, как варить гуталин.
Мать поставила на стол солонку и проворно подошла к окну.
- Пахомова! Вся изогнулась. Откинулась назад. Остановилась и оглядывается.
И, поправив черную наколку, осанисто, словно дама на портрете в губернском музее, посмотрела на отца.
Он, бравый, с висячим носом, как у тапира в "Географии", стоял перед зеркалом и протирал стетоскоп.
Тучи разбегались. Старуха Грызлова, в черной мантилье с кружевами и стеклярусом, несла церковную свечу в голубом фарфоровом подсвечнике.
- Сегодняшний ветер, - подняла она палец,- до вознесенья.
То там, то здесь ударяли в колокол.
Сорокина поколебалась. Нищая открыла дверь.
Тоненькие свечи освещали подбородки. Духовные особы в черном бархате толпились на средине, перед лакированным крестом.
- Глагола ему Пилат!..
Пахомова, в толстом желтом пальто, не мигая, смотрела на свою свечку.
Моргали звезды. Сторож, задрав бороду, стоял под колокольней:
- Нюрка! шесть раз бей.
- Я полагала, вы неверующая, - подошла курносенькая регистраторша Мильонщикова.
Вертелась карусель, блестя фонариками, и, болтая пестрыми подвесками, медленно играла краковяк.
Русский, немец и поляк,
напевала Мильонщикова.
Светился погребок. Пошатываясь, вылезли конторщики:
- Ваня, не падай.
- Кто это?
- Не знаю. Вылитая копия Дориана Грэя - как вы полагаете?
Ваня. Плескались в вставленных в вертушку бутылках кагор и мадера, освещенные лампочками.
Ваня.
2
На скамейках губернского стадиона сидели няньки. Голый малый в коротеньких штанишках, задыхаясь, бегал вдоль забора.
Сорокина встала и, оглядываясь, медленно пошла.
- Вы не Василий Логинович? - прислонясь к воротам, тихо спросил пьяный.
Грудастая девица сунула записку и отпрянула:
"Придите, послушайте слово "За что умер Христос".
Цвела картошка. На оконцах красовались занавесочки, были расставлены бутылки с вишнями и сахарным песком. Побулькивали граммофоны.
Поздоровалась дебелая старуха в красной кофте - уборщица Осипиха.
- Товарищ Сорокина, - сказала она, - я извиняюсь: какая чудная погода.
Голубые и зеленые пространства между облаками бледнели.
На гвозде была чужая шапка и правозаступникова палка с монограммами.
Самовар шумел. На скатерти краснел отсвет от вазочки с вареньем.
- Религия - единственное, что нам осталось, - задушевно говорила мать. - Пахомова - кривляка, но она - религиозная, и ей прощаешь.
И, держа на полдороге к губам чашку, значительно глядела на отца.
Он дунул носом.
Правозаступник принялся рассказывать таинственный случай. В тени на письменном столе показывал зубы череп.
Фонари горели под деревьями. Музыканты на эстраде подбоченивались, покуривали и глазели.
Заиграл вальс. Притопывая, кавалеры чинно танцевали с кавалерами. Расходясь, раскланивались и жали руки.
Сорокина ждала в потемках за скамейками.
Вот он. Шапка на затылке, тоненький...
Если бы она его остановила:
- Ваня, может быть, все объяснилось бы: он перепутал, думал, что не в пять, а в шесть.
- Не забираться же с пяти, раз - в шесть.
Она взяла бы его за руку. Он ее повел бы:
- Мы поедем в лодке. У меня есть лодка "Сун-Ят-Сен".
3
Мать вышла запереть. В сандалиях, она стояла низенькая, и ее наколка была видна сверху, как на блюдечке.
Старуха Грызлова прогуливалась - в пелерине. Нагибалась и рассматривала листья на земле.
- Шершавым кверху, - примечала она, - к урожаю.
В открытое окно Сорокина увидела затылок ее внучки. Она сидела за роялем и играла вальс "Диана".
Правозаступник Иванов, опершись на окно, стоял снаружи. Покачивая головой, он пел с чувством:
Дэ ин юс вокандо.
Дэ акционэ данда.
И его чванное лицо было мечтательно: приходила в голову Италия, вспоминался университет.
Развевались паутины. Под бурыми деревьями белелась церковь с синими углами.
- Мама, - кляузничала девчонка за забором. - Манька поросенка то розгами, то - пугает.
Библиотекарша смотрела на входящих и угадывала:
- "Джимми Хиггинс"?
По улице Вождей слонялись кавалеры в наглаженных штанах и девицы в кожаных шляпах.
- В Америке рекламы пишутся на облаках...- Мечтали.
В сквере подкатилась Осипиха с георгиной на груди и старалась разжалобить:
- Говорят, я гуляка, - горевала она, - а я и дорог не знаю.
- В первую декаду - иссушающие ядра, - предложил газету зеленоватый старичок, - во вторую - обложные дожди.
Подсела Мильонщикова:
- Пройдемся в поле.
Голубенькое небо блекло. Тоненькие птички пролетали над землей.
- Помните, - оглянулась и понизила голос Мильонщикова, - однажды весной мы обратили внимание...
Молчали. В городе светлелись под непогасшим небом фонари.
Расстались не скоро.
- Эти звезды, - показала Сорокина, - называются Сэптэнтрионэс...
Отец, приподняв брови, думал над пасьянсом. Мать порола ватерпруф. Сорокина раскрыла книгу из библиотеки.
Тикали часы. Били. Тикали.
Собака за окном лаяла по-зимнему.
"Дориан, Дориан", - там и сям было напечатано в книге:
- "Дориан, Дориан".
1925
СИДЕЛКА
Под деревьями лежали листья.
Таяла луна.
Маленькие толпы с флагами спускались к главной улице. На лугах за речкой блестел лед, шныряли черные фигурки на коньках.
- Здорoво, - трогал шапку Мухин. Улыбаясь, бежал вниз. Выше колен болело от футбола.