Но в конце концов она вернулась, утомленная, но невредимая и осыпанная благословениями горожан, и с тех пор слава о ней как о святой распространилась так же широко, как и об Отшельнике.
Видя, как упорно она придерживается избранного пути и как далеко продвинулась в нем, Отшельник подумал, что настало время увещевать ее вернуться в монастырь. Он снова и снова принимал решение поговорить с ней, но отступал. Наконец он подумал, что, не выполняя то, что почитал своим долгом, вредит своей душе, и во время следующего же праздника, когда они встретились, напомнил ей, что, невзирая на все свои добрые дела, она все еще живет во грехе и отлучении от церкви, и теперь, когда она уже вкусила сладость благочестия, ее долг — исповедаться в своем грехе и вернуться, чтобы настоятельница определила меру ее наказания.
Она смиренно выслушала его, но ничего не ответила, лишь расплакалась, и, глядя на нее, он тоже заплакал и не стал больше ничего говорить. Они помолились вместе и разошлись по своим пещерам.
Чума отступила в середине зимы, а весна и раннее лето выдались дождливыми и жаркими. Когда Отшельник навестил Дикарку на праздник Пятидесятницы, она показалась ему такой слабой и изможденной, что, когда они прочитали «Приди, Дух Святой»[87] и положенные псалмы, он укорил ее, что она слишком изнуряет себя аскезой; она же отвечала, что не аскеза виной ее слабости, что она вернулась от больных горожан уже не вполне здоровой, а изменчивая погода усугубила ее состояние. Ливни продолжали лить, в основном по ночам, а днем нещадно парило и жара была почти невыносимой. Даже Отшельник стал вялым и насилу мог дотащить воду из ручья. Поэтому он взял за привычку спускаться в долину еще до первых петухов, сразу после того, как читал заутреню, ведь к этому времени дождь обычно уже стихал и дул свежий ветерок. Из-за дождей ручей не пересох, и вместо того, чтобы наполнять свой кувшин, подставляя под едва капающую струю, Отшельник просто опускал его в воду. И вот однажды, спускаясь по косогору в долину, он услышал шорох в чаще и увидел, что листва колышется, как будто кто-то прошел мимо нее. Он прислушался, но было тихо и листья больше не шевелились, однако в сердце его поселилась тревога, потому что ему почудилось, что он видел существо, похожее на человека, такое, каким бывают лесные люди. Его встревожила мысль, что в долине появились нечестивцы.
Прошло еще несколько дней, и, спускаясь к ручью, он снова увидел в чаще фигуру, и еще больший страх охватил его, но он отогнал тревожные мысли и лишь стал истово молиться за тех, кого одолевают искушения. На праздник Семи Маккавеев, что приходится на первое августа, он снова заговорил с Дикаркой и просил ее оставить аскезу и позволить ему ухаживать за ней, поскольку была она так слаба, что вид ее испугал его. Однако она мягко отвергла его помощь, ответив лишь, что просит у него одного: молиться за нее.
Перед праздником Успения Пресвятой Богородицы дожди прекратились, и чума, проявившаяся было снова, ушла; но жара еще усилилась, и холм Отшельника раскалился, как печь. Никогда в этих местах не было такой жары, но люди не роптали, потому что с прекращением дождей был спасен их урожай и отступила болезнь, и в значительной мере они приписывали эти милости Господни молитвам и заступничеству двух святых отшельников. Поэтому в канун Успения Пресвятой Богородицы они прислали к Отшельнику гонца с известием, что, когда наступит завтрашний день, горожане и жители долины придут, возглавляемые епископом, несущим папское благословение для них двоих и полным решимости отслужить мессу в пещере Отшельника. Тот немало возрадовался, сочтя это знаком, что молитвы его услышаны и он вымолил прощение не только себе, но и Дикарке. И всю ночь он молился, чтобы назавтра она смогла исповедоваться и вместе с ним причаститься Святых Даров[88].
Перед рассветом он прочитал положенные псалмы, оделся, обул сандалии и отправился в долину встречать епископа.
Спускаясь, он видел, что горы светлы, как днем, и подумал, что никогда не видел, чтобы рассвет был так ярок. Небо от горизонта до горизонта было необычайно светлым, свет проникал даже в лесистые расселины в долине — точно так, как благодать Божия освещала все уголки сердца Отшельника. Дул утренний ветер, и Отшельник слышал лишь звук собственных шагов и журчание ручья, уже не такого полноводного, но все еще текущего между скал; однако, спустившись в долину, он услыхал далекие отзвуки песнопений и понял, что паломники уже близко. Сердце Отшельника радостно затрепетало, а ноги сами понесли его вперед, но на берегу ручья он внезапно остановился, увидев там, где вода все еще была глубока, светлые очертания женского тела, а на камне у берега — одежду и сандалии Дикарки.
88
Перед причастием необходимо исповедоваться, то есть без исповеди нет причастия, которое очень важно для верующих; соответственно, отказываясь от исповеди из страха рассказать о своем побеге из монастыря, Дикарка отказывалась и от причастия, чем усложняла, согласно христианскому вероучению, спасение своей души.