— Мне больно, братья, что вы не отвечаете на такой призыв, когда, впервые с начала празднования Рождества, может случиться, что маленькие дети не получат подарков, — прохрипел он. — Я всего лишь старый тюлень, который был дважды ранен охотниками, и я калека, но я сам пойду с Белым Медведем. Пусть я могу одолеть в лучшем случае всего милю в день, однако я сотру о лед оставшийся передний ласт и оба задних, но все же буду тащить детям всего мира сани, полные подарков.
Тогда всем обитателям Севера стало стыдно, а вольные олени выбежали вперед и закричали: «Мы пойдем с тобой, рассчитывай на нас!»
Именно поэтому на следующий день, пусть чуть позже обычного, Санта-Клаус закутался в свои меховые одеяния, и семь новых оленей во главе с Громом полетели, как ветер, сначала к побережью Норвегии, а потом и по всему миру. А если кто-нибудь из вас помнит, что в том году получил подарки немного позже, то это случилось потому, что новые олени еще не привыкли к своей работе, хотя старались изо всех сил.
Перевод Кирилла Берендеева и Григория Панченко
Кэтрин Батлер. Царство Божье[90]
Кэтрин Батлер Хатоуэй (1890–1942) досталась очень трудная судьба. Дочь обеспеченных родителей, в пятилетнем возрасте она заболела костным туберкулезом — и следующие десять лет (как она сама потом писала — «сто двадцать месяцев, бесконечное число дней, часов и минут!») провела фактически в неподвижности, привязанная к стальной распорке, повторяющей контур позвоночника. Но когда девочке наконец позволили вставать, выяснилось, что лечение помогло мало: ее фигура на всю жизнь осталась изувеченной, да и срок жизни оказался сравнительно недолог.
То, что Кэтрин все-таки сумела расширить свой мир далеко за пределы границ, отведенных ей болезнью, отношением семьи, американским обществом тех десятилетий, само по себе является жизненным подвигом. Она получила образование, начала писать, на профессиональном уровне иллюстрировала собственные произведения. В 1921 году создала свой литературно-художественный салон, ставший видным центром культуры штата Мэн. Собственное литературное наследие Кэтрин Батлер невелико, но ее книги и иллюстрации продолжают издаваться по сей день, причем вовсе не из жалости.
Он был в самом сердце толпы, внутри нее — той предвечерней толпы, само движение которой порождено всеобщим желанием перестать находиться в толпе. Одно из тысячи лиц, выглядевших почти трагично от усталости и отупения. К пяти часам живость утра давно позабыта. Уже не ищешь в лице напротив спрятанное сокровище, потому что лицо напротив, чьим бы оно ни было, слишком измучено своей тяжкой ношей, чтобы на нем можно было что-нибудь высмотреть.
Он бежал по лестнице, но вдруг поскользнулся и упал. Едва ли прошла секунда, прежде чем он вскочил, рассерженный тем, что вокруг него немедленно собрались люди. Одна бледная женщина прижала ладонь ко рту и расплакалась.
— Дайте пройти! — воскликнул он, пытаясь пробиться сквозь напирающую толпу. Та самая толчея, неразличимой частицей которой был он сам, внезапно сомкнулась вокруг него, вперила в него свой многоглазый, как у Аргуса, взор, и ему пришлось приложить немало усилий, чтобы вырваться.
Он сел в поезд, едва дыша. Странное дело, но это происшествие словно бы вырвало его из глубокой летаргии, в которой он, сам того не замечая, пребывал. Его пульс участился, мысли потекли быстрее и стали четче. Он чувствовал, что на него обрушилась большая, хоть и неведомая пока удача. Это восторженное ощущение изумило его.
«С чего это я вдруг такой счастливый?» — подумал он.
Он окинул безразличным взглядом других пассажиров и, заметив несколько знакомых, ощутил истинное наслаждение оттого, что повезло ему, а не им.
«Я что, сплю? — спросил он себя. — Или вот-вот найду золотую жилу? Или что?»
Поезд ехал; он удобно откинулся на сиденье, примостил подбородок на руке и стал привычно рассматривать вечерний пейзаж. Мыслями он вернулся в утро. Перед его внутренним взором предстала комната, куда он пришел будить детей. Это была большая квадратная комната, на стенах висели детские рисунки, в углу громоздились игрушки. Было прохладно и свежо, как всегда в начале мая, и в открытое окно виднелся газон, усеянный паутиной. На каждой из трех маленьких кроваток спало прелестное дитя. Они выглядели так умилительно со своими очаровательными кудряшками; губки и ноздри трепетали в такт дыханию; детская ручка, свисавшая с кровати, казалась совершенно чуждой беспокойному начинающемуся дню, а другая, лежащая на подушке, выглядела так, словно это не ребенок спит, а властная фея накладывает на кого-то чары. Когда он шел по комнате, то слышал, как малыш Джон бормочет что-то, просыпаясь. Алисия вдруг села в постели, худенькая и стройная в своей ночной рубашке, как молодой тростник. У нее были черные ресницы, а глаза — лиловые, как вереск.
90
Название этого рассказа отсылает читателя к стихотворению поэта Фрэнсиса Томпсона с таким же названием; оттуда же и образ отринутого камня в финале — в стихотворении Томпсона есть строка «отриньте камень и раскиньте крылья», под которой подразумевается освобождение от бремени земного бытия.