Но теперь, обладая столь многими знаниями, я был полон решимости выяснить все до конца и сосредоточился на расшифровке надписи на Черной Печати. Много лет минуты моего отдыха были посвящены именно этой загадке. Разумеется, львиную долю моего времени отнимали иные обязанности, и лишь иногда мне удавалось выкроить неделю-другую на исследование всей моей жизни. Если бы я решился изложить полную историю этих невообразимых изысканий, данные записи стали бы неимоверно скучными, поскольку содержали бы простой перечень нескончаемых и тошнотворных провалов. Однако, вооруженный знаниями о древних письменах, я был хорошо подготовлен к охоте — именно так я всегда это называл. Я переписывался почти со всеми учеными Европы и, безусловно, остального мира и отказывался верить, что в наши дни какая бы то ни было надпись, сколь бы древней и сложной она ни была, может долго оставаться нераспознанной — учитывая, сколько я прилагал усилий. Однако факт оставался фактом: прежде чем я преуспел, прошло полных четырнадцать лет, причем каждый год рос объем моих профессиональных обязанностей, а время для отдыха сокращалось. Вне всяких сомнений, это замедляло мои изыскания, и все же я изумлен огромным объемом исследований Черной Печати, проделанных мной за этот период. На мой письменный стол стекались переводы древних письмен, сделанные во все века и во всех точках мира. Я решил, что ничто не собьет меня с толку, и даже малейший намек будет воспринят с энтузиазмом и тщательно изучен. Однако шли годы, я использовал один подход за другим, а результата все не было, и я постепенно впадал в отчаяние, гадая: не может ли Черная Печать оказаться одиноким реликтом расы, полностью исчезнувшей с лица земли и не оставившей более ни единого следа своего существования — короче говоря, закончившей так, как, согласно легендам, сделали это атланты в результате некоей катастрофы, которая погребла их в морских пучинах или под холмами. Подобные размышления несколько охладили мой пыл, и хотя я упорно продолжал исследования, однако прежней веры в себя уже не испытывал.
На помощь пришла случайность. В то время я находился в одном крупном городе на севере Англии и воспользовался шансом посетить заслуживающий величайшей похвалы музей, который уже некоторое время располагался именно там. Его куратор был одним из моих друзей по переписке, и когда мы прогуливались по выставке минералов, мое внимание привлек некий образчик: квадратный кусок черного камня примерно четырех дюймов в длину, отчасти напоминающий Черную Печать. Я аккуратно взял его, покрутил в ладони и, к величайшему моему изумлению, обнаружил надписи на его обратной стороне.
Очень осторожно я сообщил своему другу-куратору, что данный образец меня заинтересовал и я буду крайне благодарен, если он разрешит мне забрать камень с собой в отель на пару дней. Разумеется, он не возражал, и я поспешил в номер, дабы убедиться, что глаза меня не обманули. На камне имелись две надписи: одна — обычной клинописью, а другая — клинописью Черной Печати, и я осознал, что мои поиски наконец увенчались успехом. Я сделал точную копию обеих надписей, и когда вернулся в свой кабинет в Лондоне и положил перед собой Печать, то уже был готов всерьез потягаться с величайшей загадкой. Исходная надпись на музейном камне хоть и была достаточно любопытна, но все же не имела отношения к моим исследованиям, но вот ее перевод помог мне постичь секрет Черной Печати.
Само собой, приходилось кое-что домысливать; время от времени я испытывал неуверенность относительно той или иной идеограммы, а один символ, повторяющийся на Печати вновь и вновь, заставил меня всерьез помучиться на протяжении нескольких последующих ночей. Но в конце концов я сумел перевести таинственную надпись на чистейший английский и прочел руководство к чудовищным превращениям, происходившим на холмах. Едва я написал последнее слово, как тут же дрожащими пальцами разорвал бумагу в мелкие клочья, а затем смотрел, как они вспыхивают и чернеют в алых языках пламени. Потом я разворошил серый слой пепла, превратив его в мелкую пыль.