― Мастер Готама учит нигилизму!
― В каком-то смысле можно сказать, что я учу нигилизму, потому что я учу уничтожению жадности, ненависти и неведения. Но ты, несомненно, не это имел в виду?
― Мастер Готама учит отрицанию!
― В каком-то смысле можно сказать, что я учу отрицанию, потому что я учу отрицанию всех дурных деяний тела, речи и ума. Но ты, несомненно, не это имел в виду?
― Мастер Готама учит разрушению!
― В каком-то смысле можно сказать, что я учу разрушению, потому что я учу разрушению жадности, ненависти и неведения. Но ты, несомненно, не это имел в виду?
― Мастер Готама учит умерщвлению плоти!
― В каком-то смысле можно сказать, что я учу умерщвлению, потому что я учу умерщвлению всех действий, коренящихся в жадности, ненависти и неведении. Но ты, несомненно, не это имел в виду?
― Мастер Готама отрицает перерождение!
― В каком-то смысле можно сказать, что я отрицаю перерождение, потому что, полностью освободившись от всех омрачений, я больше никогда не обрету перерождения в утробе. Но ты, несомненно, не это имел в виду?
В конце концов, гнев брамина и его недоброжелательность иссякли, и у него не осталось оскорблений, чтобы швыряться ими в Будду. Видя это, Будда задал ему вопрос:
― Брамин, скажи мне, если курица тщательно высидела яйца, и один из цыплят смог выбраться из одного из этих яиц прежде других, используя клюв, чтобы пробить скорлупу, ты назовешь этого цыпленка старшим или младшим?
― Старшим, Мастер Готама.
― Точно так же, брамин, в этом мире, заключенном в скорлупу неведения, я первым пробил скорлупу, поэтому, воистину, меня можно назвать старшим братом мира.
Будда продолжил описывать раскрытие своего Просветления как прорыв через одну скорлупу за другой, ведущий со временем к достижению полного освобождения. К тому времени, как Будда закончил, брамин был полностью покорен и радостно воскликнул: «Мастер Готама ― воистину старший брат мира. Мастер Готама ― воистину лучший из людей. Это чудесно, Мастер Готама, чудесно. Это подобно тому, как возвращается на место перевернутая вещь, как открывается нечто, что было давно спрятано, как лампа вносится в темную комнату, чтобы все могли ясно видеть. Мастер Готама очень ясно показал мне истину. Я обращаюсь к прибежищу в Мастере Готаме, в его учении и его общине с этого дня и до конца моей жизни».
Переживания предваряются умом, ведутся умом и создаются умом. Если некто говорит или действует с нечистым умом, страдание следует за ним, как колесо повозки следует за быком (тянущего повозку).
Переживания предваряются умом, ведутся умом и создаются умом. Если некто говорит или действует с чистым умом, счастье следует за ним, как его тень.
«Дхаммапада», строфы 1-2.
Глава 29. Царский визит
Однажды Будда пребывал в Раджагахе, в манговой роще царского врача Дживаки, вместе с примерно 1250 монахами. Была ночь полнолуния, и царь Магадхи Аджатасатту сидел на крыше своего дворца, окруженный придворными. Царь пребывал в беспокойном расположении духа, поскольку он задумал заговор против своего отца, бывшего царя Бимбисары, друга и верного ученика Будды. Когда старый царь узнал о заговоре, он с готовностью отдал свой трон Аджатасатту, но даже тогда полный страха и недоверия царевич заточил своего отца в тюрьму и со временем уморил его голодом.
«Это прекрасная ночь полнолуния, ― воскликнул Аджатасатту, ― благоприятная ночь для того, чтобы посетить какого-нибудь святого, который вернул бы покой моему уму».
Один за другим его министры и советники стали предлагать разных святых, но царь встречал каждое предложение гнетущим молчанием. Он посетил их всех, беседовал со всеми, и нашел, что всем чего-то недостает. Предложений больше не последовало, и Аджатасатту повернулся к своему врачу, Дживаке:
― Друг Дживака, почему ты ничего не скажешь?
Дживака заговорил:
― Есть еще Готама, Будда, господин. Он остановился в моей манговой роще с 1250 монахами. Если бы вы посетили его, возможно, он бы помог вам обрести покой ума.
Аджатасатту согласился с предложением:
― Хорошо, давай посетим его, Дживака. Приготовь моих слонов.
Царь отправился не один. Помимо царского слона, на котором он поехал с Дживакой, в путь отправились еще пятьсот слонов с царскими женами и большим числом солдат и факельщиков. Царская процессия медленно двинулась из города в окрестности, к уединенной манговой роще Дживаки. Когда они приблизились к манговой роще, им показалось, что воздух дрожит от невероятной тишины, и Аджатасатту испугался. Волосы встали дыбом у него на голове.