26
тогда еще не были написаны, как и третье посвящение. "Поэма без героя" - произведение
таинственное и пленяющее, споры и дискуссии о ней не утихают по-прежнему. Курган
научных комментариев продолжает расти над поэмой до сегодняшних дней, и кажется, что скоро она будет совсем погребена под ним.
Затем Ахматова начала читать мне рукопись "Реквиема". Прервавшись, стала
рассказывать о 1937-1938 годах (12), когда ее муж и сын были арестованы и сосланы в
лагеря (позже это повторилось), о длинных очередях, в которых день за днем, неделя за
неделей, месяц за месяцем женщины ждали вестей о мужьях, братьях, отцах, сыновьях, ждали разрешения послать им передачу или письмо. Но не приходило никаких вестей, глухая завеса молчания скрывала страдания и гибель людей. Ахматова рассказывала все
это совершенно спокойным, бесстрастным голосом, прерывая сама себя время от времени
замечаниями вроде: "Нет, я не могу, это бесполезно. Вы прибыли из нормального
человеческого мира, в то время как наш мир разделен на людей и на...". Наступила долгая
тишина. "И даже сейчас..." Я спросил о Мандельштаме, но ответа не последовало. Я
увидел, что глаза Ахматовой полны слез, и она попросила меня не затрагивать эту тему.
"После того, как он дал пощечину Алексею Толстому, все уже было предрешено". Ей
потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя. Затем она проговорила совершено
изменившимся голосом: "Алексей Толстой меня любил. Когда мы жили в Ташкенте, он
носил лиловые рубашки на русский манер и постоянно говорил о том, как нам будет
хорошо вместе, когда мы вернемся из эвакуации. Он недавно умер. Он был очень
плодовитым и интересным писателем, эдакий мерзавец, полный шарма, человек
неуемного темперамента. Способный воистину на все, он был фанатичным антисемитом, диким авантюристом и плохим другом. Он любил только молодость, силу и свежесть и
потому не закончил "Петра Первого". Его интересовал лишь молодой Петр, а что ему
было делать со всеми этими состарившимися людишками? Это был своего рода Долохов(13),
он называл меня Аннушкой, что меня всегда коробило. И тем не менее, он чем-то
привлекал меня, хотя и явился причиной смерти лучшего поэта нашего времени, которого
я любила и который любил меня". Время приближалось уже к трем часам ночи, но совсем
не было заметно, что Ахматова устала и ждет моего ухода, а я сам, переполненный
впечатлениями, конечно, не спешил уходить.
Открылась дверь, и вошел сын Анны Андреевны, Лев Гумилев (сейчас он профессор
истории в Ленинграде). Было ясно, что мать и сын глубоко привязаны друг к другу.
Гумилев рассказал, что он - ученик известного ленинградского историка Евгения Тарле.
Областью его исследований была Средняя Азия (он не упомянул о том, что отбывал срок
заключения в тех краях), и его интересовала прежде всего ранняя история хазар, казахов и
более древних племен. Он сам попросил, чтобы его направили добровольцем на фронт, где он служил в зенитной части, состоявшей из бывших заключенных. Только что он
вернулся из Германии. Он был уверен, что сможет снова жить и работать в Ленинграде, и
казался мне бодрым и полным замыслов. Гумилев угостил меня вареной картошкой: по-
видимому, это было все, что он мог предложить. Ахматова извинилась за свою бедность.
Я попросил ее дать мне переписать "Поэму без героя" и "Реквием". "В этом нет
необходимости, - ответила она, - в феврале должен выйти сборник моих избранных
стихов; все это уже есть в корректуре. Я сразу пошлю вам экземпляр в Оксфорд". Но
обстоятельства впоследствии повернулись иначе из-за партийной резолюции, направленной против Ахматовой и Зощенко и ставшей частью кампании по борьбе с
"формалистами" и "декадентами". Именно тогда Жданов выступил с публичными
поношениями Ахматовой, назвав ее "полумонашенкой, полублудницей" - выражение, которое он не полностью выдумал. (14)
После ухода Льва Гумилева Анна Андреевна спросила меня, что я читаю, и не успел
я ответить, как она стала обвинять Чехова за его бесцветные сюжеты, тоскливые пьесы, 27
отсутствие героизма, истинных страданий, глубины и возвышенности, за "мир, в котором
не блещут мечи". (Позже я изложил эту страстную обвинительную речь Пастернаку). Я
заметил ей, что Чехова любил Толстой. "Но почему он сам приговорил к смерти Анну
Каренину?" - спросила Ахматова. "Как только та покинула мужа, все вокруг нее
переменилось, она превратилась в глазах Толстого в падшую женщину, проститутку,
"травиату". Конечно, в романе чувствуется рука гения, но общая мораль его
безнравственна. Кто наказал Анну? Бог? Нет, общество, чье лицемерие Толстой без
устали разоблачает. В конце романа даже Вронский отталкивает Анну. Толстой кривит
душой. Мораль "Анны Карениной" - это мораль его жены и его московских тетушек. Сам
писатель знает правду и, тем не менее, он не стыдится встать на точку зрения обывателя.
Мораль Толстого - это прямое отражение его личных переживаний. Будучи счастлив в
браке, он написал эпопею "Война и мир", воспевающую семейную жизнь. Потом он
возненавидел Софью Андреевну, но не мог с ней развестись, так как общественная мораль
осуждала развод. И тогда он написал "Анну Каренину", наказав Анну за то, что та
оставила мужа. А когда Толстой состарился и крестьянские девушки уже не возбуждали
его, он написал "Крейцерову сонату", где вообще отвергал всякую половую жизнь".
Возможно, эта обвинительная речь была сказана в шутку. Но Ахматова искренне не
принимала учения и взглядов Толстого: в ее глазах он был эгоцентриком с хаосом в душе, врагом гармонии и любви. Ахматова благоговела перед Достоевским (презирая, подобно
ему, Тургенева) и преклонялась перед Кафкой: "Он писал для меня и обо мне". Во время
нашей следующей встречи - в 1965 году в Оксфорде - мы говорили о Джойсе и Элиоте, замечательных, по ее словам, писателях, наиболее правдивых из всех современных
авторов, но, несомненно, стоящих ниже Достоевского и Кафки. Пушкина Ахматова
считала гениальным и непревзойденным, он, по ее мнению, знал все: "И как только это
удавалось ему, кудрявому юноше из Царского Села с томиком Парни (15) в руке?" Затем
она прочла мне свои записки о "Египетских ночах" Пушкина и рассказала о герое этой
поэмы - таинственном чужестранце, легко импровизирующем на любую, выпавшую по
жребию, тему. Ахматова не сомневалась, что прототипом этого гениального виртуоза был
польский поэт Адам Мицкевич. Отношение Пушкина к последнему было неоднозначным: польский вопрос разделял их, но Пушкин, без сомнения, видел в Мицкевиче гения
современности. Блок с его безумными глазами и уникальным талантом тоже обладал
даром импровизатора. Ахматова сказала, что Блок, неоднократно похвально
отзывавшийся о ее стихах, на самом деле не любил ее. Однако каждая школьная
учительница в России была уверена - и это убеждение живет до сих пор, - что у
Ахматовой с Блоком был любовный роман. Даже историки и критики верили в это.
Основаниями таких слухов послужили, очевидно, стихотворение Ахматовой 1914 года "Я
пришла к поэту в гости", посвященное Блоку, и стихотворение на тему смерти
"Сероглазый король", написанное на самом деле за десять лет до кончины поэта, а также
другие стихи. По мнению Анны Андреевны, Блок не признавал поэтов-акмеистов, прежде
12. Она… начала рассказывать о 1937-1938 годах… - Ошибка: Л.Н. Гумилев и Н.Н. Пунин
были арестованы в 1935 г.
13. Долохов - персонаж романа Л. Толстого "Война и мир": офицер Семеновского полка, заядлый игрок и дуэлянт, "знаменитость в мире повес и кутил Петербурга". Отличался
дерзким нравом.
14. Слова Жданова об Ахматовой "полумонашенка, полублудница" были искаженной
интерпретацией опубликованных в 1923 году размышлений критика Бориса Эйхенбаума о
религиозных и эротических мотивах в поэзии Ахматовой. (Прим. И. Берлина.)
"Тут уже начинает складываться парадоксальный своей двойственностью (вернее -
оксюморонностью) образ героини - не то "блудницы" с бурными страстями, не то нищей
монахини, которая может вымолить у Бога прощение". - См. Эйхенбаум Б. Анна Ахматова.
В книге: "О поэзии". Л., 1969. с. 136.
15. Виконт де Парни (1753 - 1814) - французский поэт, один из зачинателей "легкой поэзии"; выпустил сборники стихов "Эротические стихотворения", 1778), "Поэтические безделки".
Для ранней любовной лирики Парни характерно сочетание нежности, фантазии и
остроумия. Об увлечении Пушкина поэзией Парни Ахматова написала в третьей части
стихотворения "Царское Село" (сборник "Вечер", 1911):
“Смуглый отрок бродил по аллеям,
У озерных грустил берегов,
И столетие мы лелеем
Еле слышный шелест шагов.
Иглы сосен густо и колко
Устилают низкие пни...
Здесь лежала его треуголка
И растрепанный том Парни».