БАРАНЬЯ СМЕРТЬ
Был жаркий июльский день.
Солнце поднялось высоко и нещадно палило в горах.
Там мальчишка Абдул пас баранов с раннего утра. Они наелись, больше не щипали травы и, томимые жаждой, сбились в кучу.
Делать было нечего: пастушок привёл своё маленькое стадо к окраине села и загнал его в овраг, в тень, куда солнце ещё не успело заглянуть.
Мать позвала пастушонка завтракать. Он наелся каши с маслом, запил её сывороткой и поблагодарил мать за вкусную еду.
Пока жара не спадёт, можно и соснуть часок. Так и сделал Абдул, устроившись на диване.
Проспал он три часа. Солнце уже клонилось к закату. Жара спала, и Абдул мог снова пасти своих баранов.
Он взял палку и отправился в овраг. Увидел своих баранов и поразился: в теснине оврага все они прижались друг к другу; шестеро из них стояли по краям и были ещё живы, а четверо в середине были придавлены и мёртвыми держались на ногах.
Пастушок сразу понял свою оплошность: солнце стало печь овраг, нестриженым баранам было невыносимо жарко; они опустили головы, сгрудились, слишком тесно прижались друг к другу. Есть у них такая дурная привычка. И горе тому хозяину, кто забывает о ней.
- Как глупо погибли! Поистине же бараны! - вырвалось из груди Абдула. Он приобрёл опыт дорогой ценой, зато собаки села вволю наелись баранины.
Добрые земляки сожалели, что Абдул и Разнят понесли такой убыток. А злые языки не преминули посмеяться над незадачливым пастушком и его матерью:
Такую песню сложили сельские краснобаи в назидание чабанам о бессмысленной гибели четырёх баранов.
ОДИНЕЦ
Большой тёмно-бурый кабан одиноко лежал в лесу поодаль от стада. Он любит одиночество, и потому охотники называют его одинцом.
Одинец полчаса назад сожрал большую змею и переваривал это лакомое блюдо. Но покой его нарушил лай охотничьей собаки.
Ненавидел он этот противный лай! Но и не был глуп, чтоб испугаться собаки и убежать от неё под пули охотников. Он встал, встряхнулся и повернул в сторону.
Собаки погнали косяк молодых кабанчиков на линию охотников, на номера стрелков, под дула их ружей. Одинец уже не мог спасти косяк от беды и лишь прислушивался, как топотали молодые, убегая от собак.
Но и среди собак был старый и умный пёс, которого хозяин считал лучшим кабанятником. Этот пёс унюхал следы одинца, кинулся на него со злобным лаем и заставил изменить направление.
Кабан шёл теперь к линии стрелков, пёс его преследовал.
На опушке леса одиннадцать охотников расположились в линию и поджидали именно этого одинца. Стадо молодняка прошло недалеко от правого крайнего номера. Раздалось несколько выстрелов, и четыре кабанчика уже повалились наземь. Вот наконец и желанный одинец! Он близко подошёл к левому крайнему охотнику. Тот неудачно выстрелил сбоку.
Охотник был молод, погорячился и вогнал пулю одинцу в бедро. Кабан грузно заковылял с перебитой ногой. Но собрался с силами, подпрыгнул, развернулся и понёсся на охотника.
Страшен раненый, разъярённый одинец! Не разбирая дороги, летит он как торпеда. И беда охотнику, если он зазевается хоть на один миг! К счастью, молодой охотник успел заметить опасность и вторым выстрелом добил могучего зверя.
Сбежались охотники. На их глазах умирал одинец; злобно скрежетали его острые, сильные клыки.
- Не будешь ты больше губить наши огороды и поля,- говорили охотники над умирающим кабаном.
- Молодец, Эфенди, выйдет из тебя толк, будешь ты хорошим охотником,- хвалили они юношу за удачу.
СЕЛЕЗЕНЬ
От берега Каспийского моря до подножия гор простирается равнина. Ширина её местами до пяти километров. Когда-то отсюда море отступило на восток. На этой песчаной солёной земле очень редко встретишь растительность.
И всё же это красивые места. С запада поднимаются горы. Они покрыты густыми лесами. В них много дичи. А с востока Каспий накатывает седые волны, они грохочут о прибрежные камни. Величественны большие белые корабли вдали, на просторе вод. И не так уж уныла сама прибрежная равнинная полоса. Тут между городами Каспийск и Махачкала разбросано несколько маленьких озёр.
Одно из них в конце марта облюбовал охотник. Все отмели заполонили кулики, и над озером стоял трезвон: все пищали, трещали, пересвистывались. Одни были с пичужку - бекасы, перевозчики, зуйки; другие - с ворону, третьи - с утку. У одних ноги в три-четыре сантиметра, а у других - в десять - двенадцать. Клюв у одного в сантиметр или полтора, у другого - длинный-предлинный, особенно у кроншнепов. Словом, тут были кулики почти всех пород. Все они отдыхали перед длинным перелётом на север.