Обычно эта темная с буроватым оттенком птичка облюбовывает участок реки или ручья, не замерзающий в самые лютые морозы. Кормится личинками, червяками, живущими на дне водоемов.
Сколько раз было: иду по реке в сорокаградусный мороз, все живое от холода спряталось, только где-нибудь у полыньи одинокая птичка сидит. Человека увидит — словно обрадуется. Сейчас же в воду — нырь. Через минуту из соседней полыньи показывается. И так километра два провожает. От этого даже мороз не таким злым кажется. И жалел я этих птичек не потому, что им приходится в холод в ледяную воду нырять, а из-за того, что одиноки они. И вдруг мы сегодня этих оляпок целую стаю увидели…
Сегодня Лёня заворочался раньше меня, открыл глаза и спросил:
— За что? За что ты меня жаришь? — И полез из-под тента. Щупаю то место, на котором лежал Лёня, отдергиваю руку. Подхватываюсь, сбрасываю со стланика одежду. Все в порядке. Зато стланик покрылся желтыми пятнами, и они растут буквально на глазах.
Пламя не заставило себя долго ждать и в течение нескольких секунд охватило весь стланик. Как здорово, что мы вовремя проснулись! А потом я стал возмущаться — стоим на голом берегу и присесть не на что.
— Будь спокоен! — оправдывался Лёня, потому что перед этим он ликовал намного больше меня.
Ушел он за стланиковыми лапами, а принес большой светло-зеленый шар с дыркой на боку. Чье-то гнездо. Иволги? Так она у нас не водится. Может, пеночки? В начале лета недалеко от нашего поселка я похожее видел. К стволу тополя было прикреплено. Помню, там еще интересная птичка сидела. Маленькая-маленькая, а на голове хохолок: корольковая пеночка. Сначала эта птичка на верхушке дерева чирикала, а потом взлетела и давай в воздухе кренделя выделывать. У пеночки гнездо было сплетенное из каких-то полосок коры, а это из мха и побольше размером. Может, его соорудила оляпка?
Сбрасываю чижи, натягиваю на босую ногу резиновые сапоги и к протоке. А там и правда на берегу собралась целая стая оляпок. Сидят, друг на дружку глядят, а две посередке целуются.
На дворе сентябрь. Вот-вот снег ляжет, а они брачные игры устраивают. Оляпки нас увидели, заволновались и в разные стороны разлетелись. Только одна на берегу осталась. Тоже подпрыгнула, часто-часто замахала крыльями, но взлететь не смогла. Лёня шапку с головы сдернул и накрыл оляпку. Приподнимает шапку, а из-под нее кусок рыболовной сети выглядывает. В нее оляпка попалась дня два назад: весь песок вокруг крестиками лапок разрисован, все камушки белым пометом забрызганы.
Освобожденная от пут, птичка моргает и крутит головкой. Сердце ее стучит часто и сильно. Ножка оляпки неестественно вывернута. Пробуем ее вправлять, но безрезультатно, наверное, повреждено сухожилие. Что ж, лети, пичуга, может, и выживешь, если у тебя такие подруги верные.
Сегодня мы с Лёней расстаемся на целый день. В километре от Лакланды кому-то из нас должна встретиться избушка.
Я пойду левым берегом, потому что Бумка будет с Лёней и ему не хочется лишний раз тянуть собаку через перекат. Сойтись мы должны против знака геодезистов. Он стоит недалеко от Лакланды на сопке. А там недалеко и «Кресты». Если к пяти не сойдемся, нужно два раза выстрелить в воздух. Ровно в пять часов отдалиться от берега так, чтобы не мешал шум реки, сесть и слушать. Кто первым дойдет до места, должен развести костер и готовить ужин.
Сверяем часы и расходимся. Лёня проходит пять шагов и садится. Ему еще нужно докурить половину беломорины, а он на ходу не курит. Это после того, как чуть не поджег тайгу маленьким осколочком горящего фосфора.
Перехожу реку в том месте, где вчера пробовал рыбачить. Течение бьет по ногам, вода круто вздымается у голенищ, и поэтому стараюсь идти наискосок. Выхожу на берег, пересекаю песчаную косу, довольно легко поднимаюсь на обрыв. Это я вчера в суете напрямик ломился, а ведь рядом такие прекрасные расселины.
Роса еще не обсохла, и поэтому стараюсь держаться подальше от деревьев. Как только зашел в тайгу, за мной увязались три кукши. Крупные рыжие птицы наверняка томились от безделья и теперь решили поразвлечься. Сначала они просто сопровождали меня от дерева к дереву, а потом, определив мое направление, стали залетать далеко вперед. Там они рассаживались на лиственницах и с великим нетерпением ждали моего появления. Как только я показывался, начинали возиться, прыгать с ветки на ветку, что-то ковырять клювами. Подпускают близко, а потом неожиданно срываются с веток и красными планерами скользят над землей. Самое неприятное, что все это они проделывают молча. Мне почему-то подумалось, что так вот волки сопровождают свою добычу. Становится не по себе. Снимаю «Белку», заряжаю ее малокалиберным патроном и стреляю в вершину лиственницы, на которой расположились две кукши. Пуля отрубила небольшую веточку и, срикошетив, запела тонко и протяжно. Кукши насторожились, но тут же успокоились и принялись петь: тиу-тиу-те, тим-ти-и…