Выбрать главу

Голоски тоненькие, нежные, словно принадлежат не рыжим разбойницам, а махоньким птичкам.

Охотники обычно называют кукш сойками. Но ведь у соек на крыльях хорошо заметны голубые зеркальца, и сами они как-то грубее. К тому же соек в колымских лесах мало. Я лишь дважды видел настоящих соек, да и то весной. Вполне возможно, что эти птицы были на перелете и попали к нам ненадолго. Кукш же в тайге немало. А весной их на отдельных участках бывает даже больше, чем кедровок.

Потянул ветер, быстро высушил росу, и я теперь могу откатать голенища сапог. Мох глубокий, зыбкий. Куртка давно перекочевала в рюкзак, но жарко.

Иду от ориентира к ориентиру. Намечаю лиственницу с «ведьминой метлой», прикидываю, что до нее метров триста, минут десять ходу. Засекаю время и пошел. Правую ногу — раз, левую ногу — раз, правую ногу — два, левую — два и так далее. Наконец «ведьмина метла» рядом. Смотрю на часы: уложился в девять минут. Две минуты отдохнуть и снова до следующего ориентира.

Весь мох в сохатиных и оленьих следах. Отпечатки копыт глубокие и держатся не один год. На полянках горки светло-коричневых «слив» лосиного помета и россыпи оленьих катышков.

У заросшего ольховником ручья остатки чьего-то пиршества. Вероятно, еще в прошлую зиму здесь погиб олень. Осталась одна шерсть. Пройдет год-два, и всю эту шерсть разнесут птицы по своим гнездам. И будут на ней выгреваться голопузые птенцы, и еще раз подтвердится истина о целесообразности всего происходящего в природе.

Только к полудню вырываюсь из болота. Теперь под ногами тонкий, чуть прикрывающий камушки, слой ягеля.

Лиственницы-недомерки сменились стланиковыми зарослями, среди которых редкими островками маячат группки все тех же лиственниц. Часто попадаются бурундуки. Везде следы медвежьих покопок. Ямы порой достигают метровой глубины. На свободных от мха камушках горки пустых шишек. Это потрудились кедровки. А вот на широком плоском камне россыпь ореховых скорлупок — работа бурундука. Полосатый проныра запасает одни ядрышки. В бурундучьей кладовой они могут храниться сколько угодно, не загнивая. Бурундук перекладывает свои запасы сфагновым мхом. Во-первых, этот мох хорошо вбирает влагу, а во-вторых, бактерициден.

Час дня. Пора делать привал, но, как назло, нигде ни капельки воды, а спускаться к Лакланде не хочется. Теперь моя ходьба напоминает движение мышкующей лисицы: десять шагов в одну сторону, десять в другую.

Наконец явственно слышу журчание ручейка в неглубокой ложбинке. Там полоска голубики, более темный стланик и вообще все признаки близкой воды. Но она под камнями, и нужно искать место выхода на поверхность.

Вода сочилась из-под осклизлого, покрытого мхом камня, собиралась в маленькой ямке и бесследно исчезала в каменистой россыпи.

Сейчас я много выше Лакланды. Отсюда мне видно протоку, по которой мы с Лёней неделю назад мчались на «Одинокой гармони». Дальше река уходит влево, оставляя справа широкую пойму. На вершине одной из сопок геодезический знак. До него еще топать и топать. Где-то там Лёня с Бумкой. Интересно, он что-нибудь уже нашел?

По стланиковым зарослям спускаюсь почти к самой реке и неожиданно выхожу к озеру. У кромки воды лежит громадное дерево. Присаживаюсь на шероховатую кору отдохнуть, осмотреться.

Лиственницы вокруг озера толстые, очень много бурелома. На трех особенно высоких деревьях темнеют беличьи гайна. Если это Паничевское озеро, тогда все сходится. Дальше будет круглое озеро, потом двойное с избушкой.

Уже три часа, нужно торопиться. Направляюсь вдоль озера и попадаю на невиданный брусничник. Полоса метров десять–пятнадцать в ширину и чуть ли не полкилометра в длину тянется вдоль всего озера. Ягода красная до черноты. На ходу черпаю целые горсти. Идти здесь легче, но как-то не по себе от того, что приходится давить сапогами такое богатство.

Второе озеро я заметил еще издали. В просвете между деревьями мелькнула полоска воды. Недалеко от берега на воде большая стая уток. Да каких уток! Серые! Падаю в кусты, перезаряжаю ружье и к озеру. Торопиться некуда. Утки остановились здесь на дневку.

Локти и живот промокли сразу. Даже за шиворот побежала струйка воды. Но нервное напряжение такое, что вода не студит, а освежает. Скатываюсь в какую-то канавку и по ней добираюсь почти к самой воде.