Он вымученно улыбнулся.
– Это может с каждым произойти. Слезами и рыданиями делу не поможешь. Она бы этого тоже не желала.
– Выпей бокал коньяка, – заботливо предложил друг, – на улице очень сыро.
– Нет, спасибо.
– Или, еще лучше, кофе. Ты со вчерашнего дня ничего не ел.
– Спасибо, не хочу. Не теперь. Для этого еще будет подходящее время. Я смогу еще всю свою долгую жизнь есть и пить.
– Могу ли я здесь переночевать? Морган может устроить меня в гостиной.
Гаррисон отговорил его.
– Это не нужно, Эд. Мне гораздо лучше. Тебе предстоит длинный обратный путь, а утром ты должен опять быть на службе. Поезжай прямо домой и ложись спать. Ты заслужил это. Я очень благодарен тебе за это.
Тот протянул ему руку.
– Я позвоню тебе утром.
– Я тоже скоро пойду спать, – заметил Гаррисон. – Вот посмотрю еще пару этих присланных соболезнований. Это будет для меня каким-то занятием.
Друг попрощался с ним:
– Спокойно ночи, Грей.
– Спокойной ночи, Эд.
Дверь за ним закрылась. Гаррисон слышал, как он вышел из дома, затем подождал, пока Морган не постучал в дверь, как он обычно делал это перед сном.
Он сказал ему, как и своему другу Эду:
– Вы мне сегодня больше не нужны. Я еще только посмотрю почту. Нет, спасибо, мне ничего не нужно. Спокойной ночи.
Теперь он был один, как и желал этого. В скорби всегда лучше одиночество. Некоторое время он думал о ней. О ее смехе, о звуках ее голоса, когда она приходила домой и спрашивала Моргана: "Мистер Гаррисон уже здесь?"
Очень скорбно. Всегда будет скорбно, ибо он всегда будет думать о ней.
Он попытался обратить свое внимание на письма с соболезнованиями.
"Наше глубокой сочувствие... Наша искренняя скорбь о вашей огромной утрате...". Как однообразно все звучит. Но будет ли звучать это иначе, если ему самому встать на их место?
Он продолжал читать. Читая четвертое письмо, он был ошарашен.
Он ужаснулся, он не верил своим глазам. На некоторое время он оцепенел. Он застыл, держа в руках записку.
Затем встал, положил ее дрожащей рукой на стол и снова застыл в неподвижности.
Потом решительно пошел к двери и вышел из кабинета. Сняв телефонную трубку, он набрал номер и стал ждать.
Когда он, наконец, заговорил, его голос звучал возбужденно и нервно.
– Это полицейский участок? С вами говорит Грэхем Гаррисон, Пенроуз Драйв, 16. Не сможете ли вы кого-нибудь прислать? Да, сейчас, если это возможно. Я полагаю, это касается убийства... Все остальное я сообщу тому человеку, которого вы пришлете... Нет, я не люблю по телефону... Хорошо, я буду ждать.
Он положил трубку и вернулся в библиотеку, опять к столу, на котором лежала записка. Он прочитал ее еще раз. Подписи не было. Там говорилось просто:
"Теперь вы знаете, каково это!"
Прислали Камерона. Это дело как раз поручили ему. Камерону не поручали трудных дел. Его послали потому, что в такое позднее время никого другого не было. Или, может быть, потому, что по поводу подобного телефонного звонка следовало послать именно такого человека, как он. Его имя было Майк-Лайн. Камерон был худой и его лицо имело угрюмое выражение. У него были выдающиеся скулы и впалые щеки. Походка его была неуверенная, его поступки были необдуманными и опрометчивыми. Он брался за каждое дело с неуверенностью новичка. Это происходило и в простых делах, которые для него казались бы явно рутинными.
Свою рубашку он уже давно не менял.
– Мистер Гаррисон? – спросил он и представился.
Гаррисон произвел на него впечатление подавленного горем человека.
– Я сожалею, что побеспокоил вас, – сказал Гаррисон. – Мне кажется, что я немного поторопился.
Камерон вопросительно посмотрел на него.
– Когда я поразмыслил, то дело вдруг представилось мне совсем в ином свете. Я хотел уже снова позвонить и попросить вас больше об этом деле не заботиться, что вы напрасно приехали сюда...
– Но, может быть, вы все же расскажете мне, что вас угнетает, мистер Гаррисон?
– Это несерьезно. У меня был своего рода шок. Как нарочно сегодня. Когда я это прочитал, то в первый момент мне в голову пришло ужасное подозрение...
Камерон ждал, но Гаррисон не закончил фразу.
– Именно сегодня я похоронил свою жену, – вот единственное, что он добавил.
Камерон с сочувствием кивнул.
– Я видел венок на двери. Но, тем не менее, скажите, что вы прочли?
– Вот. Это находилось среди писем с соболезнованиями.
Тот взял протянутую ему бумагу и внимательно рассмотрел ее. Потом поднял голову и испытующе взглянул на Гаррисона.
– Этому, естественно не следует придавать значения, – быстро сказал Камерон. – Очень пошло, даже цинично сформулировано. Может быть, кем-то, кто сам скорбел о своей потере. Но, впрочем...