Майор вдруг наклонился к одной из сумок и дернул молнию. Сумка была до краев набита стодолларовыми банкнотами.
– Здесь полмиллиона долларов. Сто восемьдесят тысяч фунтов. На свете много других прелестных мест., полковник. Все, что мне нужно, – это клочок бумаги с вашей подписью. Остальное сделают юристы. Прошу, полковник. Может быть, на этом мы и поладим? Здесь останутся деньги, а вы пойдете обедать.
Теперь супруги смотрели на майора с выражением брезгливого презрения. Можно было представить, как миссис Хавелок завтра пересказывала бы эту историю друзьям!
«Такой вульгарный мужчина! И эти пластиковые сумки, набитые деньгами! Тимми был великолепен. Он просто велел им убираться вон и забрать с собой их грязные доллары!»
Полковник чуть оттопырил нижнюю губу – совсем как на фамильном портрете.
– Я не разделяю всеобщего преклонения перед долларами и попрошу вас оставить мой дом немедленно.
Он положил пустую, потухшую трубку на столик и сделал такое движение, словно собирался засучить рукава.
В первый раз за все время улыбка майора Гонзалеса потеряла свою теплоту. Теперь она казалась злой гримасой.
Водянистые золотые глаза вдруг стали как булавочные головки. Он мягко возразил:
– Полковник, вы меня не поняли. Мой друг инструктировал меня, что если вы не примете его наиболее выгодные условия, то я могу применить любые санкции.
Миссис Хавелок неожиданно стало страшно. Она положила руку на локоть мужа и крепко прижала его. Он похлопал ее по руке и сказал сквозь сжатые зубы:
– Пожалуйста, майор, оставьте наш дом. В противном случае я буду вынужден вызвать полицию.
– Но вы сказали, что, пока вы живы, поместье не будет продано, так?
Он щелкнул пальцами. Двое за его спиной выхватили револьверы. Женщина зажала руками рот. У полковника пересохло во рту: этого не может быть!
Этот грязный кубинец просто издевается над ним, но у него хватило мужества кивнуть головой и сказать:
– Да, это так.
– В таком случае, полковник, мой друг продолжит переговоры со следующим владельцем дома – вашей дочерью!
Пальцы щелкнули.
Майор Гонзалес отступил в сторону. Коричневые обезьяньи руки вынырнули из-за спин в дешевых рубашках. Выстрелы звучали еще и еще, даже когда оба тела лежали на полу в луже крови…
В маленькой бухточке всех троих ждала моторная лодка, доставившая их на яхту, отплывшую обратно в Гавану.
Местные жители еще долго спорили–-какой из голливудских звезд, отдыхающих на Ямайке, принадлежит эта посудина.
На веранде дома полковника солнце уже хозяйничало вовсю. Откуда-то издали послышался звук подъезжающей маленькой спортивной машины, которая, не сбавляя скорости, неслась к дому. Если бы миссис Хаве-лок была жива, она не преминула бы заметить– Джуди, я всегда просила тебя сбавлять скорость на повороте, ты портишь весь газон и потом – просто действуешь людям на нервы!
Прошел месяц. Было начало октября, и окна конторы «М» в Лондоне стояли открытыми. Бабье лето! Кругом стригут газоны, и запах травы перебивает в городе запах копоти.
Бонд сидел перед столом, необычайно заинтригованный необычным обращением к нему. «М» позвал его по имени – Джеймс, а не 007, как обычно. Это говорило, что задание шефа на этот раз будет иметь оттенок личной заинтересованности.
– Джеймс, вам никогда не приходило в голову, что на флоте каждый знает, что ему делать, кроме адмирала?
– Нет, сэр. Но я вас понял. Все просто выполняют приказы. А он должен их отдавать и принимать решения самостоятельно. Но после сорока-человек слабеет. Он начинает верить в Бога и советоваться с ним, за неимением людей, которые могли бы с ним разделить ответственность.
– Что скажете, Джеймс? Вам ведь нет еще сорока?
Бонд не любил разговоров на личные темы. Но он понимал шефа – у него не было причин размякнуть: у него не было ни жены, ни детей; он никогда не болел и не имел друзей, не испытал потери близкого человека или…
Бонд ответил, колеблясь:
– Но понятие ответственности, сэр… Я хочу сказать, что предстоит решить вопрос о жизни человека. Это самое неприятное дело в данный момент, и поэтому вы вызвали меня, «М».
– Черт, верно! – Глаза шефа нетерпеливо сверкнули. – Это то, о чем я говорю. Вы полагаетесь на меня и не собираетесь брать ответственность. Все падает на мои плечи, и я должен решать – жить или умереть. Но мне ведь платят за это. И хорошо. Кто-то должен тащить общую тележку с яблоками. И с кровью.
Бонду стало неприятно. Он никогда не слышал, как шеф произносил слово «кровь». Значит, дело было личным. И Бонд осторожно спросил: