Потом она подошла к кровати и нежно разбудила его.
– Любимый, – сказала она, – Пора в бой. Война ожидает тебя.
Он открыл глаза и спросонья зевнул.
– Верно, – размышлял он вслух. – Сегодня сбор и выступление.
Быстро вскочил с постели.
– Твой бритвенный прибор стоит наготове на умывальнике. Лезвие я сменила. А на комоде лежит чистое полотенце.
Это был последний раз, когда она могла позаботиться о нем.
Он принял душ, побрился и оделся. Затем сели за стол завтракать.
– Тебе страшно? – спросил он.
– Нет, – солгала она и робко улыбнулась, – А тебе?
Он пожал плечами, он был правдивее, чем она.
– Прямого страха нет. Я волнуюсь, как перед экзаменом. Или как в день моей женитьбы. Перед ней, а не после.
– Может быть, включить радио? – неуверенно спросила она.
Он покачал головой.
– Что могут они передавать так рано? Мы можем включить попозже.
И затем:
– Давай лучше немного посидим вместе.
Она вздохнула. Именно этого она и желала. Через некоторое время он положил салфетку на стол,
– Я полагаю, что должен теперь…
– Еще только чашку кофе, – поспешно предложила она, – Только одну чашку.
– А ты?
– Я выпью вместе с тобой.
Она налила ему полную чашку.
Снова стала молиться. Молилась над чашкой кофе так, чтобы он не заметил. «Ну, еще немного. Продли еще немного. Пусть чашка не опустеет. Пусть свершится чудо».
Мужество снова покинуло ее.
С завтраком было покончено. Навсегда. Нет, нет, он снова будет – она стала быстро думать о другом и вдруг закрыла лицо руками.
– Нет, не плачь, – попросил он, целуя ее. – Ты должна обещать мне не плакать.
– Я не плачу, Я не буду плакать,
Она подала плащ и протянула ему небольшой, приготовленный накануне пакет, который он должен был взять с собой.
– Я хочу проводить тебя до железной дороги – сказала она.
Она решилась обратиться к нему с этой просьбой из боязни, что он не разрешит ей раньше.
– Я должен сначала явиться на сборный пункт. Нас собирают там, а затем мы все вместе идем на станцию.
– Хорошо, тогда я провожу тебя до сборного пункта.
– Но товарищи могут подумать…
– Я не стыжусь показать людям, что люблю тебя.
Это подействовало.
– Ну, хорошо. Но только до угла, не до входа.
Они сели в автобус. При посадке она уцепилась за него. Она чувствовала себя, как на дороге к эшафоту. Потом они дошли до угла.
– Это на той стороне, – сказал он.
Там стоял большой коричневый многоквартирный дом. Сборный пункт был на первом этаже, на остальных размещались жилые квартиры. Из одного окна домашняя хозяйка вытряхала пыльную тряпку. Они молча стояли друг против друга, не зная что сказать.
– Теперь я должен идти…
Они поцеловались, и затем еще и еще. Наконец он сделал шаг назад.
– Теперь иди домой. Больше не стой здесь
– Да. Нет.
Она подняла руку и помахала ему, сказав при этом напоследок:
– Смотри, Бэкки, я больше не плачу. Разве я тебе это не обещала? Посмотри, я и в самом деле не притворяюсь.
Затем на смену мужеству к ней пришел страх. Уголки ее рта начали подергиваться. Она быстро повернулась и ушла.
На углу находился драгстер, дверь которого, к счастью, была открыта. Она нашла там убежище.
Она плакала так, как еще никогда в жизни. Заранее оплакивала все грядущие годы, заранее оплакивала всю эту воину. Долго стояла она у входа в драгстере, в ожидании, когда он с товарищами промарширует. Она полагала, что рано или поздно они должны пройти; остановка автобуса находилась прямо возле угла.
Драгстер имел двойные стеклянные двери, Она стояла так, чтобы он не смог ее увидеть. Это было хорошее убежище. Она могла просматривать всю улицу, не будучи сама замечена.
Они шли в шеренге по двое. Он был в третьем ряду от конца и непринужденно беседовал е рядом шагавшим товарищем.
Она положила руку на стекло двери, словно хотела выбежать и задержать его, но он уже прошел. Перед ней осталось только стекло.
– До свидания, Бэкки, – вздохнула она. – До свидания, мой любимый.
Он носил его с собой, как некую драгоценность, как талисман, могущий защитить его от всего в мире, как сокровище, принадлежащее только ему одному. Это было письмо от нее.
«Мой любимый, мой единственный муж!
Я написала тебе одиннадцать писем, но ни одного не отослала. Со всех сторон мы слышим: вам нужно поднять дух, вы должны писать только о радостных вещах, вы должны поддерживать хорошее настроение. Я знаю. Я знаю все это. И я даже пыталась так писать. Но я не хочу этого. Почему я должна тебе лгать? Я тебе никогда не лгала.