Советский ученый, исследовательница Урала, В. А. Варсанофьева совершила плавание в самые верховья Уньи, восторженно отозвалась о реке-красавице и указывала:
«Мы можем изучать здесь еще совсем девственную природу и открыть немало новых полезных ископаемых».
Эти строки написаны сорок лет назад, но они справедливы и сегодня: Унья остается глухой рекой, настоящим раем для любознательных следопытов, которым по душе нехоженые тропы.
Река Унья берет свое начало из того уральского горного ожерелья — обширного массива малоисследованных заоблачных вершин, — который остается еще незнакомым для многих, даже бывалых, следопытов. Массив этот венчают такие примечательные высоты, как Сампалсяхль, Яны-Емти, Нята-рохтум-сяхль, Пурра-Монит-Ур, Холатсяхль, и величественный старик Отортэн, называемый мансийцами Лунтхусапсяхлем.
Верховья Уньи — уголок еще нетронутой горно-таежной природы, где в недалеком прошлом единственными обитателями были манси-кочевники. Впрочем, и сейчас там не густо населения — всего две русские деревушки: Светлый Родник и Усть-Бердыш. А манси, когда-то коренные жители Северного Приуралья, ушли за хребет, скрылись в малодоступных таежных дебрях восточного склона хребта. И память о себе оставили лишь в названии реки, в наименовании одного из логов на Унье и жертвенном кострище — Уньинской пещере, которую вернее было бы называть по-старому — Манской, то есть мансийской.
Название «Унья» может быть переведено с мансийского, как «река рыболовных запоров». «Я» — по-мансийски река, «ун» — столб или кол рыболовного запора, перегораживающего русло. К таким колам, вбитым в дно, привязывалось плетенное из ивовых прутьев или кедровых дранок орудие лова, называемое «камкой».
Почему именно Унья — река запоров? Ведь манси в старину пользовались такими запорами и на других реках? Дело, по-видимому, вот в чем. Унья славится обилием хариуса и особенно семги, которая каждую осень идет на нерест в эту реку. Во время весеннего передвижения хариуса в верховья реки и осеннего нерестового хода семги манси устраивали запоры в узких и мелких участках реки. Добывали себе рыбы сколько нужно. Этот способ лова, очевидно, был на Унье основным и применялся древними вогулами. Именно на ней чаще, чем на других реках. Вероятно, это и определило название реки.
Соседние с Уньей реки — Елма на севере и Колва на юге — также берут свое начало из вышеупомянутого горного массива. На его обширном плато манси до сих пор пасут оленьи стада.
«Ур-ала» — так называют они плоские пастбищные вершины уральских гор, что в переводе означает «вершина, гребень горы». Но «гребень горы» имеется в виду не скалистый, а относительно плоский, платообразный, как многие горы в этом районе Урала.
Слово «Ур-ала» созвучно по смыслу с другим мансийским названием «кол-ала», то есть крыша дома. По аналогии легко понять значение первого: крыша, поверхность Уральского хребта — древние оленьи пастбища мансийцев, а возможно и их далеких предков — угров.
НА БЕРЕГА ПЕЧОРЫ
Из Перми в печорские деревушки Курью и Усть-Унью обычно попадают самолетами через Ныроб и Русиново по Колве. Но у нас с Валерием маршрут другой, более сложный; он определен комплексной экспедиционной задачей: перед Уньей мы должны совершить разведку для будущего похода к ледяному сердцу Урала — горе Сабле.
Через Свердловск и Сыктывкар мы прилетели в город Печору, оттуда перебрались пароходом в старинное село Аранец. В пятидесяти километрах от него красуется «королева альпийского и ледникового Урала» — Сабля. Затем мы отправились по великой северной реке к ее верховьям. Из Троицко-Печорска самолет доставил нас в Курью, где нам предстояло готовиться к лодочному путешествию на Унью.
Деревенька Курья оказалась милым северным уголкам. Это приют старых русских поселенцев. Расположена она на берегу курьи — большого залива из Печоры в лесную речку Лелин вблизи северной границы Пермской области.
Много добрых слов можно оказать об этой деревушке, затерянной в лесах Верхней Печоры. Каким-то благодатным спокойствием веет от всего ее облика. Дома вперемешку: темные, побуревшие от времени, и беленькие, со смоляной слезой. Возле старых изб, как символ оседлости и домовитости, красуются великаны кедры, посаженные еще, должно быть, прадедами. Без старинных кержацких домин со своеобразной архитектурой и стоящих возле них лабазов на «курьих ножках» деревня утратила бы часть своей прелести. Старина, можно сказать, украшает наши северные деревни.