Владимир Иванович Савченко
Встречники
Не желающий делать ищет причину, желающий сделать - средство.
I. Суета вокруг баллона
- …Все блокировано. Лаборатория опечатана, уцелевшие спят. Труп Мискина в холодильнике. Близкие ничего не знают. Хорошо, что это случилось вечером, после рабочего дня, - иначе изолировать происшествие было бы трудно.
- Плохо, что это вообще случилось, - внушительно заметил крепкий голос на другом конце провода.
- Это само собой. Но я с точки зрения практической.
- Доложите план.
- Забросим кого-нибудь на полсуток назад: Возницына или Рындичевича. За секунду до взрыва Емельян Иванович будет отвлечен… окликом, телефонным звонком, просто возгласом - так, чтобы он повернул голову в сторону. И взрыв его не заденет. Самое большее, снимет скальп. Потеря небольшая, там у него и снимать-то нечего. Зато впредь будет наука: не пренебрегать техникой безопасности.
- Э, нет! - возразил крепкий голос. - Это не план. Никаких взрывов более. Вы что - такой взрыв в лаборатории!
- Извините, Глеб Александрович, но иначе невозможно. Иначе никак! Вы же знаете методику: реальность исправляется на самый минимум. Это и по науке, да и практически полезно: несчастный случай сохраняется в памяти его потенциальных жертв как осознанная возможность - чтобы дальше глядели в оба, не допускали…
- Артур Викторович! Я это знаю, понимаю и целиком «за» - во всех случаях, кроме данного. Академик Мискин должен быть возвращен к жизни целым и невредимым. То есть ни он, ни другие участники опыта не должны подвергнуться опасности, которая неизбежна при новом взрыве. Следовательно?…
- Да… черт побери! - гладкое лицо Артура Викторовича, моего шефа, багровеет.
Я кладу параллельный наушник (параллельное слушание и даже запись на пленку всех переговоров по телефону или по рации у нас в порядке вещей - необходимо для экономии времени) и машу на Багрия газетой: остыньте, мол. Он сверкает на меня глазами… Слишком высокое начальство Глеб Александрович, товарищ Воротилин, чтобы на него повышать голос; да к тому еще наш куратор и перед всеми заступник. Артур Викторович прав, но и тот тоже: все-таки академик Мискин - не утопший пьяница.
…Вчера вечером в одной из лабораторий Института нейрологии ставили опыт на собаке. Какие-то зондовые проникновения в ганглии, в нервные узлы, - смесь акупунктуры и вивисекции; я в таких вещах, по правде сказать, не очень, мне они и ни к чему. Опыт ставил сам Мискин, директор института, великий нейрохирург и лютый экспериментатор. Как нейрохирург он в самом деле величина мирового класса- из тех, чьи операции над нервными центрами близки к божественному вмешательству: и слепые прозревали, и паралитики отбрасывали костыли. Если мы не поправим дело, завтра что-то такое напишут в некрологе о нем.
Опыт вели микроманипуляторами в камере под высоким давлением инертно-стимулирующей смеси; собака была предварительно вскрыта и укреплена там. Баллон, в котором была эта смесь, и рванул, когда Мискин слишком нетерпеливо-резко крутнул его вентиль. Предельно заряженные баллоны, как и незаряженные ружья, стреляют раз в год. Емельяну Ивановичу снесло полчерепа; собака в камере погибла от удушья. Остальные двое - лаборантка и инженер-бионик, ассистент Мискина, - отделались ушибами.
С недавних пор любая подобного сорта информация о несчастьях в нашей зоне передается прежде всего (милицией, «Скорой помощью» - всеми) именно Глебу А.Воротилину - негласно и лично. Он наделен (тоже негласно - это первая специфика наших работ) правом либо предоставить делу идти обычным порядком, либо, взвесив шансы, передать его нам. Больших дел у нас на счету… раз - и обчелся; пока отличались все больше на утопленниках, подтверждали принцип, отрабатывали методику. Вот, узнав этой ночью о несчастье с Мискиным, Глеб А. рассудил, что «Скорая помощь» там уже не поможет, милиция вполне потерпит, - и дал знать нам.
- Случай, Глеб Александрович, - раскаленно произносит между тем в трубку Артурыч, - есть, как известно, проявление скрытой закономерности. И нет более яркой иллюстрации к этому положению, чем данный факт. Вы бы поглядели акты о нарушении ТБ в институте, чего тут только нет! - Багрий потрясает кипой бумаг на столе, как будто Воротилин может их видеть. - И рентгеновские облучения сверх норм, и пренебрежение правилами работы со ртутью, незаэкранированные ВЧ-установки, работы в лабораториях ночами поодиночке. А помните тот случай три года назад, когда сгорела в кислородной камере женщина-врач!…
(Да, было и такое - в подобном опыте, только оперировать нужно было вручную. Заискрил регулирующий давление контактор в камере - а много ли надо чистому кислороду для пожара! Не успели и камеру разгерметизировать… Громкое и печальное было дело, весь город жалел об этой 28-летней симпатичной женщине. Инженер, собиравший установку, получил три года за то, что не додумался поставить электронное реле.
Все это произошло давно и уже необратимо.)
- И за всем неявным образом одна и та же фигура - Мискин! - продолжает Багрий. - Его напор, экспериментаторский азарт и ажиотаж, картинная жертвенность… сам рискует и людей без нужды под удар подставляет. Вот и напоролся - и напоролся, многоуважаемый Глеб Александрович, именно потому, что ему всегда все сходило с рук. Так что я не для своего удовольствия хочу с него скальп снять - для его же пользы. Это оптимальная вариация! А вы и теперь, в такой ситуации, требуете для него поблажек!…
- Разделяю ваше беспокойство, Артур Викторович. Если вы вернете Мискина к жизни, ему будет строго указано. И стружку снимем, а может быть, и скальп. И тем не менее с вашим планом я не согласен, - голос Воротилина, не утратив ровности, стал еще более крепким. - Никаких взрывов, травм, контузий! Поищите возможность более круто обогнуть реальность. Это вполне в ваших силах. И не теряйте времени. Все! Багрий-Багреев (такова полная фамилия нашего шефа) тоже бросает трубку и облегчает душу, в выражениях отнюдь не академических.
- Ай-ай, - раздается от двери, - а еще человек из будущего!
Оборачиваемся: в дверях стоит худощавый, но плечистый мужчина с тонким носом и волевой челюстью на удлиненном лице; он улыбается нам, обнажая крупные зубы. Те же и Рындичевич Святослав Иванович - он же Рындя, он же Славик, он же «поилец-кормилец».
Он сразу включается в дела: перематывает и тотчас прослушивает на двойной скорости запись разговора с Воротилиным, одновременно просматривает бумаги об Институте нейрологии, о Мискине… Багрий тем временем меряет комнату короткими шажками, изливает душу в пространство:
- И сюда проник протекционизм! Как же - Мискин, светило и бог, ни один волосок не должен более упасть с его лысины! Но это же не Мискин - это Пугачев Емельян Иванович, Стенька Разин, Чингиз-хан нейрологии. В белом халате на белом коне - вперед во славу науки!…
Я слушаю не без удовольствия: Артурыч в возбуждении умеет говорить красиво.
- А что, можно и без взрыва… - Рындичевич выключает магнитофон, снимает наушники.
- Можно-то можно, да какой толк! Та же закономерность проявит себя в следующих опытах - снова что-то случится, да не только с ним.
- Ну, восстановим еще раз, и еще… - невозмутимо ведет Рындя. - Будем отрабатывать методику на Мискине с сотрудниками - не все же на утопленниках. Начальство требует. Наше дело петушиное: прокукарекал, а там хоть не рассветай.
Багрий останавливается, смотрит на него - и переключает свой гнев:
- Циник вы, Святослав Иванович! И кстати, об утопленниках: грубо работаете, опять жалоба на вас. От дамочки, мамаши того мальчишки, коего вы изволили выпороть на прошлой неделе. Я, мол, его в жизни пальцем не тронула, а тут посторонний ремнем, душевная травма. Хорошо, мол, конечно, что с фарватера их прогнал, но зачем бить! Мой Юрик зимой бассейн посещал, уплыл бы вовремя и сам… Вот так!