Дельтаплан приближался, уже можно было различить трапецию, передние килевые растяжки и белые буквы на бордовом мотоциклетном шлеме висевшего под парусом Боба. Упругий порыв ветра подбросил аппарат. Боб судорожно толкнул трапецию вперед.
Дельтаплан с жуткой медлительностью взмыл и, неловко заваливаясь набок, пошел к земле и врезался в раскидистый куст. Ветки с треском вспороли накрывший их парус, словно проросли сквозь него, и аппарат застыл бесформенным комом из ткани, веток и алюминиевых труб.
Я поднял парус и увидел сидящего на земле, весело ухмыляющегося Боба. Одной рукой он расстегивал замок подвесной системы, другой шутливо сделал под козырек:
— Прилетели, мягко сели!..
Освободившись от ремней, он попытался встать, но охнул и повалился — его левая ступня была неестественно вывернута.
Я оттащил остатки дельтаплана в сторону, машинально отметив сломанную боковую трубу, погнутый лонжерон и завернувшийся киль.
Глядя на свою ногу, Боб болезненно морщился, но говорил с наигранным безразличием:
— Чепуха! Блерио тоже падал, но поднимался — и вперед, через Ла-Манш! Я ведь думал, что все обойдется, Бармина пригласил…
Подбежали возбужденные, запыхавшиеся ребята. Я заорал, чтобы кто-нибудь вызвал «Скорую помощь». Васька ошалело глянул на меня и, резко повернувшись, столкнулся с каким-то мужчиной. Я узнал Бармина. Отряхнув брюки, он выразительно глянул в мою сторону: доигрались, мол. Боба окружили друзья и неизвестно откуда набежавшие зеваки. Мальчишки шныряли под ногами, восторженно рассматривая дельтаплан, каждый старался потрогать его руками. Я начал подсчитывать повреждения: парус разорван в клочья, болты регулировочной линейки срезаны, растяжки вырваны из бандажей. Восстанавливать аппарат бессмысленно. История местного дельтапланеризма закончилась, не успев начаться.
Подпрыгивая на кочках, примчался голубой «Запорожец». Из него выскочила Лилька, за ней вышли Люба в длинном вечернем платье и Глеб в строгом черном костюме-тройке, с наброшенным на шею, но незавязанным галстуком. Плавно подкатила «Скорая помощь».
Глеб выбрался из толпы.
— Куда собрались? — спросил я.
— В Москву. Ребята обещали достать билеты в * Современник». — Он начал ловко завязывать галстук. — Да! Боб сейчас поклялся продать мотоцикл, но купить ткани на новый парус.
Подошли девушки. Люба неопределенно пожимала плечами, а Лилька возбужденно тараторила. Когда врач потрогал ногу и Боб испустил болезненный стон, брови ее сочувственно выгнулись.
— У него закрытый перелом!
Глеб насупился, достал сигарету и долго не мог зажечь спичку. А Лилька уже бежала к «Скорой помощи», куда ребята несли носилки с Бобом. Врач в надвинутой на лоб белой шапочке подтолкнул носилки, и они въехали в машину. Лилька впрыгнула следом.
— Эй! Стоп! Куда? — закричал врач, пытаясь поймать Лильку, она взвизгнула, изогнулась и шлепнула врача по руке. Тот усмехнулся:
— Огонь девка! Кто еще поедет?
«Волга» плавно покачивалась на амортизаторах. На какой-то кочке резко накренилась, и Боб охнул. Лилька испуганно покосилась на его ногу с наложенной шиной, прижала руку Боба к груди. Тот побагровел, неловко высвободил руку и хрипло сказал: «Закурить бы…» Лилька наклонилась к окошку водителя:
— Товарищ доктор, можно больному закурить?
Врач покосился на нее и кивнул:
— Валяйте! Но не затягивайтесь, вредно.
— И этот учит! — вздохнул Боб.
— А ты дурак! — сказала Лилька. — Риск ему нужен. Ведь разбиться мог. — Всхлипнула и закрыла лицо руками.
Боб закурил и с показным безразличием уставился в потолок. Лилька вытерла щеки и попыталась улыбнуться.
— «У герцогини бывают нервные припадки и придворный врач советует, лечить их благовониями».
Наблюдавший за ней из кабины врач сказал шоферу:
— У меня дома такая же «герцогиня» растет. Начиталась «Анжелик», понимаешь, и тоже с ума сходит — короли, бароны, куртуазная любовь. Забивают себе головы черт-те чем!
С Бобом я познакомился на следующий день после того, как обнаружил Лильку под лестницей. Она ушла рано утром. На улице от выпавшего снега было светло и празднично, глаза слепил холодный солнечный свет. Возле ворот стояла красная «Ява» с высоким выгнутым рулем, явно самодельным. На багажнике стоял «ВЭФ». Рядом приплясывал посиневший от холода парень в черной кожаной куртке с «молниями» на груди и карманах, в бордовом мотоциклетном шлеме с белой надписью латинскими буквами: «Бобби Халл». Со зловещей многозначительностью он сказал:
— Как говорил Юлий Цезарь: «Куй железо, пока душа горит!» — и хорошо отработанным ударом в подбородок отбросил меня к стене дома.
После второго звенящего удара по уху я понял, что меня бьют со знанием дела и, видимо, с удовольствием. Драться грамотно и расчетливо, как показывают в кино, я не умею. Я просто двинул парня в грудь, тот опрокинулся, но быстро вскочил и с мрачной сумасшедшинкой в глазах снова направился ко мне. В этот момент во двор влетел огромный мужик в ватном затасканном полупальто и с ходу сшиб парня с ног тяжелым кулаком. Мужик бросился к упавшему парню и бешено заорал:
— Где Лилька была ночью?
Парень посмотрел на меня. Оглянулся и мужик. Первый порыв ярости у него прошел, но огромные кулаки еще вспарывали воздух, словно из мозга удалили прецентральную извилину, отчего остались только грубые некоординированные движения. В разрезе расстегнутой почти до пояса рубахи виднелась застиранная тельняшка.
— Новый хахаль? Яс-сное море! — Выглядел он воинственно, но уже успокоился и оценивающе осмотрел меня с головы до ног. — У тебя с ней по-настоящему или вроде этого, — он кивнул на парня, — по углам отираться? Смотри у меня! Если что, изувечу.
Когда он ушел, парень облегченно вздохнул и достал сигареты.
— Пронесло! Хорошо, что трезвый. А то выдал бы он нам по первое число. — И по-дружески протянул мне сигареты.
— Не курю, — отказался я. — Так это ты бросил девчонку в подъезде?
Парень растерянно взъерошил светлые длинные волосы и заговорил с неожиданной откровенностью:
— Ведь как все получилось? Собрались побалдеть. Лильку выгнали из школы, я ходил к директрисе заступаться. Черт меня дернул!
Он щелчком отбросил сигарету и принялся торопливо заводить мотоцикл. Из выхлопной трубы выскакивали синие венчики дыма, но мотор не запускался. Парень сел в седло и попросил подтолкнуть. Метров через тридцать мотор заревел, мотоцикл помчался по улице, заднее колесо заносило из стороны в сторону, снежная пыль искрилась на солнце и медленно оседала.
В наше последнее утро Раиса сидела на кровати, завернувшись в простыню, словно чего-то ждала. Практика подошла к концу, общежитие сдавалось абитуриентам, и я предложил Раисе провести каникулы в городе.
— Ты наивный, как все мужчины. Где я буду жить?
— У нас, — сказал я. — Если уж все это случилось, я должен жениться на тебе, как честный человек. Сегодня же и отнесем заявление в загс.
Раиса вспыхнула. Стыдливостью она не страдала, чего уж нам было стыдиться и скрывать друг от друга, а тут еще плотнее завернулась в простыню и попросила меня отвернуться. Потом долго укладывала в чемодан платья, кофточки, еще что-то голубое и розовое, рассеянно перекладывала вещи с места на место. Не глядя на меня сказала, что решила все-таки съездить домой, посоветоваться с родителями. По пути на вокзал Раиса невпопад отвечала на мои вопросы, на шутки не реагировала, но я посчитал это расстройством перед разлукой. Перед отходом поезда она попросила записать ее адрес. Я записал, но в тот же день начал делать в квартире ремонт, потом добавились неприятности из-за расколотой витрины, стало совсем не до переписки.
Раису встретил только в университете. Она долго молчала, потом знакомым жестом отбросила упавшие на плечо волосы и спокойно сказала, что летом мы оба немножечко сошли с ума. Плохого и нечестного не было, но не было и любви. Впервые за день она посмотрела мне в глаза с мучительным ожиданием, как утром перед отъездом. Оказалось, что она ждала от меня од-ного-разъединственного слова «люблю» и осталась бы в городе, даже если пришлось бы ночевать на скамейках в парке, а я будто расплатился за все: «Как честный человек!..» Перед отъездом специально оставила адрес, надеялась, что я на худой конец в письме напишу это слово.