Перед Новым годом мы испытали дельтаплан с парусом, в который впрессовали полиэтиленовую пленку. Первым полетел Глеб и поднялся метра на полтора над склоном. Все-таки это был не полет, а длинный размашистый подскок. После него попробовал я, потом Боб, затем Васька. Этот сразу поскользнулся и покатился вниз. Удары смягчил снег, Васька отделался синяками, но в аппарате целой осталась только подвесная система, пленка отслоилась и висела прозрачными лохмотьями.
Боб сразу же предложил «скинуться» и купить материалов на новый аппарат. Подработать можно, разгружая вагоны со щебнем.
Работа по разгрузке показалась нетрудной. Я работал с Васькой. Мне нравился этот спокойный молчаливый парень. Труд объединяет. Раскалывая ломом смерзшиеся глыбы щебня, Васька разговорился, сказал, что собирается поступать в институт.
— В какой? — спросил я.
— В МАИ. Интересная, оказывается, эта штука — летательные аппараты.
Девушек к разгрузке мы, конечно, не допустили, и они обсуждали в сторонке свои женские проблемы, характерно показывая руками: воротник стоечкой, вырез досюда, здесь вытачки… Боб, дурачась, пел вслед Лильке: «Брось шутить, красавица, не надо! Не смотри наивно так в лицо. Ты была вчера моей любимой, а сегодня для меня никто…» Не знаю, какие у них были отношения раньше, но сейчас она никак не выделяла Боба из компании, он злился, и за шуточками была плохо скрытая ревность.
Разгрузили по два вагона. Васька устал, но держался молодцом. Ребята работали здесь все прошлое лето, зарабатывали на мотоциклы. Когда Глеб наконец объявил перекур, я с трудом выбрался из вагона и ахнул: девушки догадались купить хлеба, колбасы, молока.
— А хорошо! — восторженно бормотал Боб, откусывая большие куски от кольца дешевой колбасы. — В цехе приходится за зарплату вкалывать, а здесь исключительно для души.
— Ты не любишь свою работу? — спросила Люба.
Боб пояснил, что работу можно любить и имея шестой разряд или внедряя свою «рацуху», а большая ли радость возить напильником? В школе на профориентации их водили смотреть вычислительную технику: возле шкафов с аппаратурой все казались умными и страшно грамотными.
— Сложность профессии еще не богатство личности, — сказал я.
— Где они, эти личности? — вздохнул Боб.
Глава 3
Лилька убежала в приемное отделение вслед за носилками с Бобом. Подъехал «Запорожец». Вышла Лилька, сообщила, что Боба отнесли на рентген. Глеб сказал:
— В театр мы еще успеем. — Он посмотрел на часы. — А сейчас поедем й «Отдых», что ли. Надо серьезно поговорить.
— О чем говорить? — взвился я. — Вдвоем задумали, вдвоем надо было и заканчивать, а не плодить этих диких энтузиастов.
— Боб хотел как лучше, — вздохнула Лилька.
— Боб, в общем-то, славный парень, — сказала Люба, резко выворачивая на перекрестке руль. — Правда, характер неуравновешенный и противоречивый, но так у всех сильных натур. Бездарности просты и понятны, как дорожные знаки. А он торопится проявить себя, сделать все по-своему.
— Слыхали… — усмехнулся я. — «Дайте мне точку опоры…»
— Зачем же так? — укоризненно вздохнула Люба, переключая скорость, — мир строят только личности.
— Это Боб личность? — удивился я.
— По-своему, конечно… Другое дело, что он еще не может отличить хорошее от плохого.
Попасть в кафе «Отдых» вечером невозможно из-за множества желающих. А сейчас в зале пусто, тихо, спокойно. Лилька послушала разговаривающего с официанткой Глеба и шепотом спросила у меня:
— Что такое «Сект»?
— Сорт шампанского.
Глеб бесшумно вытащил пробку из бутылки, отломил от плитки шоколада три квадратика и бросил их в бокал. Квадратики обросли пузырьками, всплыли, опустились на дно и опять всплыли. Лилька замерла в немом восторге.
За окнами послышался треск мотоциклетных моторов, и через минуту в зал с шумом ввалилась компания — шесть парней в джинсовых костюмах. По-хозяйски сдвинули два столика, развесили по спинкам стульев мотоциклетные шлемы. На столе очутился транзисторный магнитофон, и кафе наполнилось ритмом глен-миллеровской «Чаттануга-чучу». Что-то горячо обсуждая, нас не заметили. Заказали дешевого винца, разом встали и, не чокаясь, выпили.
— Играют, — усмехнулся я. — У меня мать всю жизнь работает с дошколятами и говорит, что дети отличаются от взрослых только тем, что искренне верят в свои игры. Раньше парни в таком возрасте революцию делали, строили Магнитку, бросались на амбразуры, а сейчас их дурацкие выходки называют ошибками роста, бесцельность превратилась в поиски места в жизни, позерство в самоутверждение. Если уж они личности, так и спрос с них должен быть соответствующий, а то из-за этого сюсюканья они до сих пор не могут отличить истинные ценности жизни от ложных.
— Глупость — это неумение думать, — вздохнула Люба. — Говорить и осуждать легче всего, а если ты знаешь истинные ценности, почему до сих пор не помог ребятам увидеть их?
Но тут Лилька охнула и испуганно пригнулась к столику. В зал вошел Бармин с высоким рыжим парнем в коричневом костюме. Они прошли в противоположный угол зала.
Появление Бармина избавило меня от необходимости отвечать Любе, и я облегченно вздохнул. Да и что я мог сказать ребятам, если за спиной только немного мудреной терминологии первого курса биофака да два года службы в армии.
Бармин что-то рассказывал своему спутнику. По жестам было понятно: говорит о дельтаплане.
Глеб задумчиво посмотрел на них и побарабанил пальцами по столу:
— Заварил Боб кашу.
Лилька прижала ладони к раскрасневшимся щекам.
— Этому его книги научили. В последнее время он запоем читал об авиации… Узнал, что Ивана Заикина в Мурмелоне французы тоже не допускали к полетам. Так он сам сел в самолет и полетел… — Она сделала большие глаза и прошептала: — Тс-с-с! Бармин сюда идет.
Глеб молча пододвинул от соседнего столика стул, приглашая Бармина сесть. Но тот оперся руками о спинку и, склонив голову с аккуратным пробором в черных волосах, спросил:
— Кто будет отвечать за сегодняшнее происшествие?
— Никто, — сказал Глеб. — Падает все, что тяжелее воздуха.
— В этом я убедился. Явного криминала в вашем увлечении нет, но поймите главное: как представитель горкома, я не имею права допустить неоправданного травматизма. Сегодня суббота. Прошу вас в понедельник быть в горкоме к десяти часам утра. Состоится бюро, в повестку дня включим вопрос о дельтапланеризме. Попробуем разобраться, так ли уж необходимы молодежи эти полеты.
Он вежливым кивком попрощался и пошел к выходу. Люба растерянно посмотрела ему вслед, сжала пальцами виски и укоризненно спросила у Глеба:
— Почему ты даже не попытался ему объяснить?
— Зачем? Аппарата нет, доказать свою правоту полетами мы не можем, а о дельтапланеризме в общем мы ему уже говорили.
Новый год мы встречали в доме Любиных родителей. По дороге Лилька держала меня под руку и, пританцовывая от мороза и праздничного настроения, читала какие-то стихи: «Как говорится в преданье, исполнят любые желанья…»
Она была оформлена в библиотеку уборщицей, но Глеб установил почти армейские порядки, и после работы ребята драили полы, как новобранцы. Строить аппарат ей тоже не пришлось, и она кокетничала с мальчишками, что-то выискивала на стеллажах с книгами или читала в уголке возле теплой батареи. И старательно «присушивала» меня. Делала она это вполне умело: я то и дело ловил на себе ее долгие пристальные взгляды, словно она видела во мне еще кого-то, чего-то ждала с трепетным нетерпением. Девчонка она симпатичная и знала об этом.