Генерал-майор Бережной, который вместе со своими комбатами стоял недалеко от нас, заметил кому-то, - Хорошо, но мало. Теперь так же, Гиммлера с Герингом, и порядок. - командиры засмеялись и продолжили разговор о чем-то своем, мне непонятном. Я отвернулся, чтоб не подумали что подслушиваю. Вечером бригада уйдет дальше, а мы останемся в круговой обороне. Но мы не одни, мы не брошены, и не забыты. У нас есть рация, по которой можно вызвать на подмогу авиацию, а днем транспортными геликоптерами в Крым были отправлены все, кто не могут держать в руках оружие. У нас много трофейного оружия и боеприпасов, даже больше, чем бойцов, которые это оружие могут держать. А еще бригада скинула на нас всех пленных, кроме танкового рембата. Как сказал командир танкового батальона, майор Деревянко, - Нам они нужнее.
В общем, я думаю, что мы продержимся, и дождемся, когда сюда придет фронт. Наверное, как и это было и во время войны с Наполеоном - настало время гнать их туда, откуда они пришли.
Воет метель, мерно рычат дизеля. Бригада идет на север по степям Таврии, все дальше удаляясь от Крыма. Впереди крупный железнодорожный узел и промышленный центр - Запорожье. Из-за метели, пришлось оставить вертолетную группу в Каховке, хотя их мобильное БАО идет с нами. Когда все это кончится, они уже заправленные и обслуженные смогут, или вернуться в Крым, или нагнать нас в любой точке маршрута. А вот колонну автомобилей и тягачей, по вражеским тылам в одиночку не пустишь.
Так и идем, пробиваясь сквозь снежные заряды. Час назад мы разгромили станцию Федоровка. Передовая группа в составе роты танков КВ-1, и роты морской пехоты на трофейных полугусеничниках, выскочила на нее глубокой ночью. Немцы не ждали, что мы будем двигаться ночью, да еще и в такую погоду, и банально спали. Короткий бой с гарнизоном больше напоминал резню. Да и что там за гарнизон, немецкие нестроевые тыловики и полицаи. Ребята порезвились там на совесть - заминировали и взорвали стрелки, выведли из строя маневровый и два линейных паровоза, уничтожили водокачка, полили маслом и подожгли кучи угля. На станции были обнаружены четыре теплушки с уже знакомыми буквами "RUS". Но внутри бойцы нашли только трупы. В трех вагонах военнопленные, в четвертом дети - похоже, что детский дом. Одно дело читать о таком в книгах, и совсем другое дело - видеть воочию. Если завтра товарищ Сталин прикажет спалить в термоядерной геенне, к примеру, Берлин, то скорбь моя дольше тридцати секунд не продлится. Да, наверное так думали и наши бойцы, когда шли к Берлину. А потом, кормили немецких детишек из своих полевых кухонь. А пока мы идем на север, уничтожая все немецкое, что встречалось на нашем пути. Если бы тот немецкий полевой госпиталь попался бы нам сегодня, то не знаю сумел бы я удержаться от соблазна или нет...
Я постукиваю карандашом по карте. Запорожье, если возьмем, то как отдать обратно? С другой стороны, попытка его удержать, приведет к распылению бригады. Или даже к остановке рейда. Запорожье, Синельниково, Павловград, Лозовая... Все крупные транспортные узлы, разгром которых будет для немецкого командования... м-м-м... крайне непрятен. Тогда против нас будут бросать все, что найдут, невзирая на лица. Чем ближе мы к Василевскому, тем злее будут немцы. Разведка доложила, что у каждой крупной станции есть живой щит из пленных. Но, вопрос в другом - живы ли они, или давно погибли, как в Федоровке? - И еще, найдем ли мы чем их вооружить? В Каховке были тылы кампфгруппы Гудериана, да и на поле боя наши трофейщики собрали все до последнего карабина, и последнего патрона. Кое какие излишки мы везем с собой, но этого очень мало, не хватит даже еще на один Каховский отряд. А безоружные пленные нам не подмога, а лишь обуза. Задерживаться же в немецких тылах совсем не резон. У операции "Полынь" есть свои сроки. Разве что... Поднимаю голову, напротив меня сидит Алена, и подперев щеку рукой, смотрит на меня жалостливо, по-бабьи. Провожу рукой по щеке - точно щетина, уже вторые сутки не нахожу времени, чтоб побриться. Алена вздыхает и кладет свою руку поверх моей, шепчет - Милый мой... - потом смотрит в глаза и молчит, аж мурашки по спине. Да будет он благословен, век натуральных женщин, без синтетики в теле, и без фальши в душе.