А как студент Ануфрич раздобыл череп на реке Казанке, в районе Арского, самого старого в Казани, кладбища?! Нет, он не раскапывал могилы. Овраг постоянно «ехал» к реке, обрушивая старые захоронения. Для обеззараживания, чтобы сделать потом ночник, Ануфрич стал на кухне общаги варить находку. Но кто-то сыпанул в ведро синьки… Так и отсвечивала потом в их комнате черепушка, водружённая на шкаф, ультрамарином, пугая проверочные комиссии студгородка.
Или как на экзамене по общей микробиологии, в курс которой входило знакомство с вирусологией, один однокурсник отвечал про бактериофаги. Во всех учебниках по предмету непременно изображена классическая схема-рисунок с общим устройством бактериофага: многоугольная «голова», в ней хранится нуклеиновая кислота, круглое длинное тельце, из чрева которого виднеется зловещая колющая игла, на конце цепкие хищные «ножки». Студент сочно описывал поразившее его воображение существо. Задавшая вопрос «что же все-таки прокалывает эта игла», аспирантка Альфия Фаттахова, принимавшая экзамен, получила ответ, после которого, смахивая слезы от смеха, не могла успокоиться до конца дня. Экзаменуемый, оглянувшись в обе стороны, чтоб, видимо, не услышали коварные бактериофаги, и судорожно сглотнув, нагнулся к ней и взволнованным хриплым шепотом выдохнул: «Кожу!»
Как-то студентка Лариса Шипицына притащила зимой из марийских лесов в общагу две мороженые волчьи башки и принялась с Зеличем вываривать их на кухне в ведрах, чтобы черепа добыть. Но когда те сварились, пошел такой густой аппетитный мясной дух, что они, притащив соли и хлебушка, «спороли» всё мясо, только треск за ушами стоял.
Да, много прикольных историй бывало. Всё же студенты-биологи во многом отличались от физиков или филологов. Некоторые из наших даже целовали от умиления пауков и многоножек. И я с удовольствием предавался колоритным воспоминаниям, отчётливо осознавая, что моей беззаботной студенческой вольнице осталось длиться всего несколько месяцев.
Моя «подшефная» дружинница от души хохотала, а, как известно, смех – лучшее лекарство. Особенно заинтересовал Таньку рассказ о полевых практиках по ботанике и зоологии на факультетских учебных станциях, которые ей, счастливой, ещё только предстояли. Мы, микробиологи, проходили их после первого курса.
О живописном месте, рядом с которым находилась зоостанция КГУ (пристань «Рудник»), где Свияга впадает в Волгу, стоит рассказать особо. Вид, открывающийся с высокого берега, широким, изумрудным косогором, сбегающим к воде, – один из самых величественных и прекрасных; мне кажется, это самое красивое место в Татарстане. На всю жизнь я запомнил картину первой встречи с этой красотой: гладь широкого разлива реки, окаймлённой дальней панорамой бескрайних, уходящих за горизонт лесов Заволжья, отражала в себе бездонную голубизну неба, подёрнутую легкими облачками.
Напротив места слияния рек раскинулся остров Свияжск – точнее, оставшаяся от него после заполнения Куйбышевского водохранилища центральная, возвышенная часть города. На острове красовались ансамбли монастыря и двух храмов, где размещалась клиника для безнадёжных душевнобольных – коммунисты обожали использовать православные святыни для закрытых учреждений, а если ещё и на острове… Но зато строения уцелели. Слава Богу, церкви и обитель используются сейчас по назначению.
Свияжский пейзаж вдохновил знаменитого художника Константина Васильева, жившего и творившего в поселке Васильево (что напротив нашей зоостанции, через Волгу) на написание известной картины «Свияжск». Художник запечатлел торжественность и очарование живописного берега, вид на остров, подчеркнув величественность момента одинокой женской фигурой, облачённой в славянский наряд с развевающимся по ветру широким подолом красного сарафана.
Вспомнилось, как на той зоостанции мы, юные, наивные романтики, ходили на рассвете купаться. Как девчонки из нашей группы – Скипа, Кло и Ленок Ильина – сбрасывали одежды. Как они нарочито строго наказывали нам с Андрюхой: «Не подсматривайте!» – и, игриво бултыхая ножками, входили в воду, которая, после бодрящей предрассветной свежести, казалась парным молоком. Но, разумеется, мы тайком любовались, как первые лучи солнца, вынырнув из-за горизонта, запутывались в мокрых волосах наших русалочек, окрашивали их точёные фигурки в неестественно розовый цвет, а капельки воды, преломив солнечный свет, задорно разбегались по телу россыпями маленьких бриллиантиков…