Форест с запотевшим высоким стаканом в левой и револьвером в правой руке стоял в дверном проеме. Пистолет вернулся в наплечную кобуру:
— Взяли?
— Он в багажнике. Завернут в одеяло.
Широкое лицо осталось безучастным.
— Пришлось пристрелить?
— Нет. Сковырнулся с откоса и сломал себе шею. А где миссис Джонсон?
— Отослал ее домой вместе с мальчиком. Она на вас молится...
Коленки у меня подогнулись, и я чуть было не грохнулся на бетонную террасу. Пришлось развернуться и упереться спиной в каменную стену. Мерцающая равнина, словно трепещущая на ветру занавесь, распалась на две половины, и я увидел правду: отражение лица женщины — страшную угрюмую маску.
Увидев мою физиономию, Форест открыл экран-дверь и подтолкнул меня в дом.
— Входите, Кросс. У вас были пренеприятнейшие двадцать четыре часа. Сейчас вам необходимы покой и холодное питье. Перед отъездом миссис Джонсон приготовила отличный ледяной чай.
Мы прошли в комнату с низким потолком, мощными перекрытиями и окнами, закрытыми тяжелыми портьерами. После сияющего утра мне показалось, что здесь темно, словно в пещере. Я сел в поскрипывающее кресло из воловьей кожи. Форест представил меня своему коллеге, имени которого я не расслышал. Я не собирался оспаривать истину, что снаружи жарко, зато в доме — прохладно; даже добавил, что это из-за толщины стен и бесперебойной работы кондишна. Форест убежал в другую комнату и вскоре вынес для меня напиток. После того как я опорожнил стакан, жужжание кондиционера перестало сливаться с жужжанием в моей голове.
Форест дружески потрепал меня по плечу.
— Ну что, получше?
— Намного. Спасибо.
— Если не родился в пустыне — никогда не привыкнешь к жаре.
— Но в доме все же прохладнее, — настаивал его коллега.
Форест обернулся к нему.
— Кстати, Эдди, это мне кое о чем напомнило. Давай-ка свяжись с Пасифик-Пойнтом, и пусть пришлют сюда катафалк. У Кросса в багажнике труп Майнера.
— Опять? Сколько подарков для нас...
— Слушай, завязывай хохмить! Давай дуй, телефон на кухне.
Эдди вышел. Форест уселся напротив меня на покрытую навахским одеялом кушетку.
— Надо думать, Майнер ничего не сказал перед смертью?
— Успел немного. Голова у него была разбита, и, видимо, он плохо соображал. Похоже, Майнер решил, что я гнался за ним из-за того, что он нарушил правила условного осуждения. — Форест начал было смеяться, но осекся, заметив, что меня это не веселит.
— И это все, что он сказал?
— А еще — что защищал мальчика.
— Он и Джейми так говорил. — Голос Фореста сочился издевательским смехом. — Сказал мальчонке, что здесь он будет в безопасности. Кстати, не упоминал ли Майнер, что приезд сюда — это затея миссис Джонсон?
— Упоминал, и у меня сложилось такое впечатление, что говорил он искренне. Когда человек отходит...
— Чепуха. Он не подозревал, что умирает.
— Думаю, что подозревал.
— Даже если так, я не считаю предсмертные признания проявлением особой искренности. Лжец в любых обстоятельствах останется лжецом.
— Я не верю, что он лгал.
— Его слово — против слова миссис Джонсон. Она отрицает, что давала ему подобные указания.
— Это естественно...
Форест уселся на кушетке поудобнее и вперился в меня любопытным глазом.
— Поправьте, если я ошибаюсь, но у меня сложилось такое впечатление, что вы принадлежите к клану поклонников миссис Джонсон?..
— Так и есть. Но до сих пор я не знаю, почему поклоняюсь ей.
Он досадливо дернул головой и поднялся.
— О чем вы только думаете, Кросс! Мне представляется маловероятным, чтобы мать потворствовала похищению собственного дитяти. Вам бы поглядеть, когда они вместе. Миссис Джонсон просто боготворит своего сына. И не выпускает его из виду.
— А вчера вот выпустила.
— Ну и?
— Не могу сказать, что понимаю все до мелочей. Но я на пятьдесят процентов уверен в том, что Майнер невиновен.
— Да вы просто спятили от жары! — Форест пронесся через комнату и яростно пнул в камине прогоревшее бревно. Потом, слегка прихрамывая, вернулся и сел на свое место. — Извините за грубость, Кросс.
— Все в порядке.
— Просто я хотел сказать, что вы в корне неправы. Хотя, быть может, у вас есть факты, о которых я не имею представления? Если вы ими располагаете — скажем, какими-нибудь частностями из заявления умершего, — то было бы неплохо, чтобы об этом узнал и я.
Я вспомнил о двух вещах. Во-первых, Молли сказала, что какая-то рыжеволосая женщина выдала фэбээровцам Керри Сноу. Затем Сайфель уверял, что именно Хелен в сорок шестом снабдила его адресом Сноу. Так что теперь против Хелен были Молли, Сайфель и Майнер. И я вновь увидел миссис Джонсон, как тогда, на террасе: она испуганно жалась к каменной стене, а к ней со всех сторон тянулись ядовитые языки.
Форест наблюдал за мной.
— Итак?
— У меня нет никаких дополнительных сведений.
— Что ж, тогда забудем об этом. По крайней мере, до тех пор, пока что-нибудь не всплывет. Но тогда я не понимаю, почему вы решили, что миссис Джонсон — виновна. Мне лично вот как представляется картина: Майнер и Сноу были на корабле корешами. Вполне возможно, что они вместе обтяпали какое-нибудь незаконное дельце — на больших судах постоянно что-нибудь да происходит. Майнеру удалось выйти чистым. А Сноу попался. Знаете, кто дал сведения о местопребывании Сноу тогда, в сорок шестом?
— Вы уже говорили об этом. Ларри Сайфель.
— Он был в этом деле подставным. Я вытянул это из него перед их отъездом. К тому же он взял с меня слово, что миссис Джонсон ни о чем не узнает...
— Это она снабдила его информацией?
— Да, но источником служила все-таки не миссис Джонсон. Я у нее все выяснил. Случилось так, что Майнер был ее пациентом в военно-морском госпитале в Сан-Диего. Именно Майнер дал ей адрес Сноу. И попросил выдать властям Сноу, но так, чтобы имя самого Майнера не было упомянуто. А уже миссис Джонсон пришла с этим к Сайфелю. Они были друзьями, и такие дела находились в ведении его департамента.
— Значит, все снова упирается в Майнера.
— Похоже, что вы разочарованы.
— Так и есть, но по крайней мере теперь я спокоен.
— Фигово, когда человек испорчен до мозга костей, — сказал Форест назидательно. — Но, судя по моей картине, все действительно упирается именно в Майнера. Сноу отпыхтел свой срок в тюряге, вышел на свободу и принялся разыскивать старого дружка. Но Майнер увидел его первым. Он раздавил Сноу, убрал с трупа все приметы, по которым его можно было опознать, и таким образом превратился из убийцы в случайного нарушителя. И это прошло, и все поверили, кроме приятеля Сноу — Артура Лемпа. Вполне возможно, что Лемп был свидетелем убийства.
— Да. Мне такое тоже приходило в голову.
— Но Лемп был не из тех, кто обращается в полицию. Только не Лемп. Мы заполнили пробелы в его досье на основании тех сведений, которые вам удалось раскопать. Там длинная история и уходит корнями в такие глубины, до которых даже нам не удалось докопаться. Этот Лемп впервые выплыл в Сан-Франциско в начале двадцатых годов. Ему было лет тридцать, и он нанялся работать в полицию. Нет нужды объяснять, что в те времена городская администрация прогнила насквозь. Лемпу буквально за несколько лет удалось дослужиться до инспектора, но когда городское управление попросили удалиться, — думаю, это было в четвертый или даже пятый раз, — Лемпу тоже пришлось уйти. С тех пор он добывал себе пропитание, промышляя мелким жульничеством. Его арестовывали за надувательство, разбой, шантаж, так что в целом он семь лет провел в Фолсоме и Сан-Квентине[8]. Его специализацией, если находилась достаточно податливая жертва, был шантаж...
— Насчет Лемпа мне все понятно.
— Еще не все.
— Не сомневаюсь. Но продолжайте восстанавливать картину преступления...
— Лемп собирался было зашантажировать Майнера, но тот явно испытывал недостаток средств. Так что у Лемпа возникла проблема: каким образом обратить сведения о преступлении Майнера в звонкую монету? Тогда, правда безрезультатно, он попытался заинтересовать этим делом Сайфеля. А когда это не вышло, попробовал вытянуть из адвоката какую-нибудь информацию. В любом случае мы теперь знаем то, к чему он пришел. Лемп заставил Майнера содействовать похищению — я настаиваю, что это единственно правильный путь, которым могли развиваться события.