— Что будем делать? — прошептал рядом Чекалин.
— Ждать, — вздохнул Кухарчук. — Самое интересное впереди.
Стовба между тем спустился по лестнице, тихо насвистывая, и пошел переулком на Сретенку, по-прежнему пряча руки в карманах. Кухарчук ощутил особый охотничий азарт. Не так уж не правы бомбилы и жулики, называя сыскарей легавыми… Они пошли за Стовбой, хоронясь в подворотнях и за мертвыми деревьями. Наткнулись на Жамкина и вернули его в руины флигеля. Вышли на Сретенку, уже зажигавшую веселые огни кабаков. Стовба шел, опустив голову, вбив кулаки в карманы стеганки — типичный безработный или алкаш. Таких даже патрули редко тормозят — безобидные опустившиеся люди…
Пересекли Садовое кольцо, вышли на Первую Мещанскую. Здесь народу тоже было достаточно, даже в эту мерзкую погоду, и они без труда вели Стовбу, уже приноровившись к неспешному ходу. Они достигли Безбожного переулка, когда Стовба вдруг развернулся на месте и отправился в обратный путь. Кухарчук понял, что бывший капитан просто убивает время, дожидаясь темноты. Тем же путем они вернулись в переулок, к дому Кисляева.
Выглянув из-за угла, Кухарчук едва разглядел на крыльце под шатериком темную фигуру. Раздалось короткое звяканье, дверь скрипнула. Кухарчук достал «беретту», снял предохранитель. Вот и пригодилась машинка.
— В гробу я видал такую работу! — шепнул подоспевший Жамкин. — Все сопли отморозил…
— Сейчас погреемся, — сказал Кухарчук. — Пойте, братцы, и погромче. А то лестница скрипит. Поднимусь — заткнитесь.
— Я петь не умею, — сказал Чекалин.
— Не в опере, — буркнул Кухарчук. — Ну, дружно!
Чекалин и Жамкин грянули что-то вразброд — на весь двор заголосили. Кухарчук в несколько прыжков достиг двери и затаился. Внизу замолчали. И тогда Кухарчук услышал за дверью голос Стовбы:
— … нашли. А ты думал, не достанем?
— Убери пушку, — сказал другой голос. — Больно же!
— Ничего! — засмеялся Стовба. — Потерпишь… Кстати, у меня спина до сих пор болит! Ну, где гулял? Я тебя давно жду… А потом подумал — зайду в гости и буду сидеть до победы. Ладно, догадываешься, зачем я здесь? Догадываешься, Кисляев…
— Еще бы, — вздохнул Кисляев. — Ваша взяла. Можешь стрелять. Кисляев по долгам платит…
— Ошибаешься! — сказал Стовба. — Мертвый ты мне не нужен. Сначала гони шестьдесят тысяч.
— Нет у меня таких денег, — вздохнул Кисляев. — так что стреляй, не сомневайся.
— А куда ж ты их дел, чучело? — удивился Стовба.
— Расходы были большие! — зло сказал Кисляев. — Кабаки, девочки… Вот, шубу купил. Машину поменял.
— Шестьдесят тысяч зеленых… На девочек, за три месяца?
Зеленых, ахнул Кухарчук мысленно. Конечно, Кисляев врет…
— Ладно, — после молчания сказал Стовба. — Я вижу, у тебя тут слесарный наборчик… Хорошая штука. Можно, например, в тиски кое-что зажать. А паяльничка не найдется? Очень удобно воткнуть в задний проход и медленно нагревать. Главное — медленно.
— Черт с тобой! — тоскливо сказал Кисляев. — Деньги я отдам. Но… жить хочется… Убьешь ведь?
— Убью, — согласился Стовба. — А на том свете деньги ни к чему.
— Тогда — хрен тебе, — грустно сказал Кисляев. — Зеленые — и на том свете зеленые.
Раздался удар и шум падения.
— Издеваешься, падаль, издеваешься! — запыхтел Стовба.
Самое время, подумал Кухарчук. Он взмахнул рукой, подзывая напарников, вломился в квартиру и тут же упал, спасаясь от выстрела Стовбы. «Беретта» хрюкнула, и Стовба выронил пистолет, подхватив перебитую руку.
— Какими судьбами? — довольно сказал Кухарчук, поднимаясь. — Глазам не верю… Вы ли это, Виктор Ильич?
В прихожей затопали Жамкин с Чекалиным.
— Жамкин, — сказал, не оборачиваясь, Кухарчук, — свяжись с командиром дивизиона. Пусть нас встречают. Вызови оперативную машину…
Кисляев, размазывая кровь под носом, поклонился:
— Век за вас буду Богу молиться, господин унтер-офицер! Можно сказать, опять из рук смерти вынули…
Кухарчук сорвал со стены несвежее кухонное полотенце, бросил Чекалину:
— Разорви, наложи жгут господину капитану… Неровен час, кровью истечет.