Рыбников даже задохнулся от возмущения и с минуту молчал.
— Шутите? — сказал он наконец. — Пай вы выкупаете в существующих ценах. Я правильно понял? Но за год цены изменятся. И минимум через полгода мы будем давать вашу рекламу себе в убыток! Это грабительские условия, юноша, так и передайте шефу. Пятьдесят две полосы, то есть полоса в каждом номере, — куда ни шло. Если реклама не покроет вашу ссуду под пай, то в конце года мы вернем остаток. Иначе, боюсь, не договоримся. Придется обратиться к услугам другого банка.
— Вы когда-то отказали нам в приобретении пая, — заглянул в свои записи молодой человек. — Понятно, не вы лично, а ваш предшественник. Но это картины не меняет. Давайте считать наши условия компенсацией за моральный ущерб фирмы — ведь мы тогда потеряли не только рынок рекламы, но и в некоторой степени престиж!
Рыбников лишь отмахнулся и выключил видяк. Если согласиться на условия банка, то в конце года придется продлевать договор, иначе не выпутаться из долговой кабалы. Экран зажегся снова.
— Я не закончил, — сказал клерк уже без улыбки. — Финансовое положение газеты ни для кого не секрет — банкиры тоже прессу читают… И другие банки, мне кажется, вряд ли рискнут поддержать ваше издание. И не кажется, а я совершенно в этом уверен.
— Славно, — побарабанил пальцами Рыбников по экрану.
— Угрожать изволите, так надо понимать? Считаете, что можно взять за горло нищую беззащитную газетенку? Уверяю, ошибаетесь! Мы в Москве, мой милый, а не в задрипанном Бухаресте. Вот там и держите шишку.
Но после разговора он бессильно откинулся на спинку кресла. Кругом шестнадцать… Вообще-то он всегда был против продажи пая — пусть и временно. Это налагало на издание определенные, можно сказать, лакейские обязательства. И хотя подобная практика в печати была широко распространена, «Вестник», слава Богу, в эти авантюры пока не влипал.
А делалось это так. Любой банк или совет директоров крупной компании предоставлял газете ссуду под залог ее основных фондов — оборудования или помещения. Правда, ссуда не могла превышать сорок девять процентов стоимости недвижимости газеты, иначе ссудчик автоматически становился главным совладельцем издания и мог посылать куда подальше и учредителей, и главного редактора. Газета обязана была давать бесплатно рекламу продукции или услуг ссудчика, а также пропагандистские статьи в качестве рекламы, превозносящие заимодавцев, до тех пор, пока стоимость газетной площади не покрывала полученные средства. Тут уж ссудчик мог подсунуть любой бредовый материал, расписывая свои достоинства, — хочешь не хочешь, а печатай, как бы ни хохотал читатель…
Продажа пая была кратковременной — на год, и долгосрочной — на пять и более лет. В последнем случае ссудчик обязан был возмещать часть непредвиденных расходов, связанных с удорожанием бумаги и полиграфии. Именно такой договор заключался с англичанами. Участвуя в течение десяти лет в издании «Вестника», они становились в конце концов полноправными совладельцами. Кроме того, у них хватило бы средств выкупить и учредительский взнос!
Поскольку передача пая шла по инициативе министерства информации, перебить торги мог бы только очень мощный банк, с которым министерство предпочло бы не ссориться. Но «Минотавр» не лучше англичан… В другие банки соваться бесполезно — они уже извещены и тоже не захотят соперничать с самым большим денежным мешком России.
Куда ни ткнись — стенка. Как в лабиринте. И только один выход существует, к которому заботливо подталкивают доброжелатели. Надо садиться на дотацию министерства и лаять по приказу. А дотация… Сейчас же набегут ревизоры министерства, урежут жалованье, снимут жидкие премии и загребут прибыль. Редакция окончательна развалится, а сюда придут бездари и неумехи, которые будут рады печататься за гроши.
Вот вам и все разговоры о независимой печати!
Нет, надо домолачивать наблюдательный совет. Пусть отказывается от передачи пая, расторгает сделку. Еще год «Вестник» продержится. А там Старик поможет. Не посмеет не помочь!
Он открыл старый сейф, заскрипевший и задребезжавший, как десяток несмазанных телег. От Виталия Витальевича еще оставалось достаточное количество виски. Рыбников налил из ополовиненной бутылки рюмочку, выпил, задумчиво занюхал какой-то свежей ксерокопией. Тренькнул внутренний телефон. Это Машенька вызывала. После ухода главного Рыбников так и не решился ее выгнать, тем более что она, как выяснилось, была не такой уж плохой секретаршей.
— Шестов объявился, Николай Павлович! Звонил из Домодедова. Есть, говорит, очень важный материал. Просил обязательно его дождаться.