— Ага, — покивал Лимон. — Стукачом, значит? Провокатором по вашей милости я уже был. Теперь, выходит, новый виток карьеры.
— Войдите в положение, — сказал Кухарчук. — Мне дуболомы и грубияны не нужны. Умных людей, вроде вас, мало. Уверен, из вас получится первосортный осведомитель. Вы просто не знаете своих возможностей!
— Может быть, — со вздохом согласился Лимон. — А на кого стучать?
— Мыслю послать вас на один подозрительный заводик. Там надо просто оглядеться, внимательно послушать окружающих и обмозговать ситуацию. Говорю же, умный человек требуется!
— Да откуда вы взяли, что я умный! — завелся Лимон. — На язык невыдержанный, выпиваю… Еще брякну по пьяни, что спецзадание выполняю!..
— Умный, умный, — похлопал его по плечу Кухарчук. — Умный и очень выдержанный. Не надо на себя наговаривать. Провернул в одиночку такую операцию! Можно сказать, все управление по борьбе с наркотиками обштопал. Разве не умный? Дачку подломил, денежки взял. Нехудые денежки… И никому, что характерно, ни по пьянке, ни по трезвянке не назвонил. Даже будущей половине. Разве не выдержанный?
Тут Лимону совсем тоскливо стало. Аж руки зачесались — так захотелось придушить этого румяного усатого гаденыша.
— С такими талантами — прямая дорога к нам, — усмехнулся Кухарчук. — Водочка осталась? Давай на брудершафт выпьем… Вот и хорошо. Ты помнишь, дорогой Лимоша, кого я у тебя на хате взял? Помнишь… Если бы ты знал, каких трудов мне стоило убрать из его болтовни на сеансах психотропной терапии само упоминание о твоей милости!
— Премного благодарен, Женечка! — Лимон после второй стопки стал злее и развязнее. — Полагаю, не бескорыстно нарушил святой служебный долг?
— Конечно, — жизнерадостно засмеялся Кухарчук. — Мы сделали хороший бизнес. Ты, как Дубровский, отнял деньги у проклятых пауков, наживавшихся на горе несчастных. А я закрыл информацию о твоем подвиге. Но деньги мне пока ни к чему… Я и подождать могу, чтобы мой резко возросший достаток не так мозолил глаза коллегам. Люди завистливы, Жора, чужую копейку все горазды считать. Правда? Однако, дожидаясь своей доли, я не могу позволить тебе смыться. Пятьдесят тысяч зеленых — серьезная сумма. И если тебе придется выбирать между этой суммой и невестой, то я не уверен, что остановишь пылкий взор на женщине…
— Потому и пристегиваешь к ноге? — вздохнул Лимон.
— Абсолютно верно. До свадьбы не трогаю. Трахайся на здоровье. А после свадьбы — живой ногой ко мне. Тут недалеко, на Новой Божедомке. Пешком можно дотрюхать, не трогая замечательный «вольво». Или замечательное? Я не филолог, в отличие от тебя… так вот, после свадьбы, после Нового года, значит, жду. Договорились? Патрулей не надо посылать — ну, чтобы напомнили?
— Не надо, — сказал Лимон сумрачно.
— А денежки наши побереги, Жора. Побереги, дорогой! Где, кстати, они, в какой кубышке?
— В лесу закопал, — не моргнув глазом сказал Лимон. — Причем далеко. Даже если какая-нибудь сука… на сеансе психотерапии начнет дознаваться — все равно не поймет, где именно. А по черчению у меня сроду двойки были. Так что и планчик сносный не смогу нарисовать.
— Все понял! — вздернул высоко руки Кухарчук. — Мы не звери, Жора, зачем нам сеансы. Вот подойдет весна, запоют птички, зазеленеют окрестности… Тогда и съездим в лес, полюбуемся природой.
— А на какую сумму рассчитываешь полюбоваться? — крякнул Лимон.
— Мы же друзья, — откровенно заржал Кухарчук. — А друзья все делят пополам. И то сказать, я честно заработал свою половину.
Он тряхнул Лимону руку, взял куртку и исчез. Лимон из окна увидел, как Кухарчук сел в красный «фиат» и резко взял с места.
— Сволочь падаль проститутка, — монотонно, без запятых сказал Лимон. — Лишай на заднице.
Он сходил-таки к Елисееву. Когда вечером с работы прибежала Зинаида, она нашла жуткую картину: входная дверь нараспашку, жених дрыхнет, не сняв сапоги, на новой тахте, а в шикарной ванной, прямо под дулом ионного фена, трубит в раковину, как Посейдон, невменяемый обойщик. На подоконнике в кухне жмутся пустые бутылки из-под «смирновской», а табуретки, обтянутые белой лайкой, излапаны кавьяром и блестят от рыбьей чешуи. Зинаида сначала вынесла на лестницу обойщика, потом всплакнула, стащила с любимого сапоги и лупила его этими замечательными сапогами, пока не устала. Лимон в конце экзекуции проснулся на миг, приложил палец к губам:
— Т-с-с, Маша… Я Дубровский!
Наутро была суббота. Зинаида рано убежала в булочную, так что Лимон и повиниться перед ней не успел. Постоял до дрожи под душем, опохмелился несколькими каплями нашатыря, приоделся попроще, на манер помоечного шакала, и кругами, кругами потащился в родной Большой Головин. Первым делом замки осмотрел на входной двери. Вроде не тронуты. На всякий случай достал из петли под курткой монтировку, зажал в руке покрепче и шагнул в темную прихожую, полную старых знакомых запахов.