— А теперь я продемонстрирую возможности машины… Обратите внимание, господа, на здание, возле которого я только что был. Оператор, подержите его в кадре!
Сначала ничего не произошло. Серый куб в тусклом дневном свете некоторое время по-прежнему возвышался над занесенным снегом небольшим сквериком с проступающими темными клумбами и скамейками. А потом контуры здания медленно потекли, словно его снимали под дождем, через мокрую оптику… Бетон на глазах оплывал, превращаясь в бесформенный ком теста. Ни грохота, ни скрежета ломающегося металла не доносилось из динамика телевизора.
— Вот так же можно… крошить любые стены, — сказал водитель платформы.
Плита сдвинулась, пятнистый спрыгнул на землю и жадно закурил, будто каменщик после урочного кубометра кладки. Комментатор молчал.
— Вот так, говорю, можно крошить все, — повторил пятнистый, выпуская дым из ноздрей.
И вдруг погрозил кулаком в камеру. И крикнул:
— Ты слышишь, ублюдок? Все! И твои дерьмовые реакторы, и твой дерьмовый дворец!
Экран потемнел, возник ведущий Тверского центра и сказал:
— По заявкам наших телезрителей передаем концерт «Русское поле»!
Мария захохотала сквозь слезы — у нее второй раз за день началась истерика. Быкадоров принялся отпаивать ее кагором, который отобрал у впавшего в прострацию Баранкина.
Дверь бытовки с грохотом распахнулась. Двое в маскировочных комбинезонах внесли зеленый армейский термос.
— Щи и каша гречневая с тушенкой, — буркнул один из них, ставя на стол пластиковые миски.
— Это обед? — удивился Быкадоров.
— Обед. Ужин будет в двадцать часов.
— Ужин будет, — вздохнул Быкадоров. — А долго ли нас тут, друг, собираются бесплатно потчевать?
— Не знаю, — сказал пятнистый. — Но не бойся, дед, заложники с голоду не подохнут. Давай хавай побыстрее!
Мария поначалу отказалась есть, но Быкадоров уговорил:
— Силы еще понадобятся. У нас в запасе почти сутки. За это время можно далеко уйти. Поняла?
Покончив с обедом, Быкадоров поудобнее устроился в кресле:
— Поспим до ужина. Солдат спит — служба идет.
— Залезть бы в эту… платформу, — тоскливо сказала Мария. — Разобрались бы, думаю, как ее вести?
— Ничего, — сказал Быкадоров. — Мы лучше старым способом, ножками… Спи, дочка, спи!
Она и не заметила, как уснула. Сказалось чудовищное напряжение — после ночного дежурства, не отдыхая ни минуты, она полдня попадала из огня в полымя… Поздно вечером ее еле растолкал Быкадоров:
— Набралась силенок? Пора, Маша, отрываться, пока гостям не надоели.
Мария оглянулась. Баранкина в бытовке не было.
— Увели — ему плохо стало. Не можешь пить — не пей.
Он порылся в аварийном шкафу, вытащил два зеленых балахонистых плаща, которые полагалось надевать на освинцованные костюмы в случае эвакуации.
— Надевай куртку, шапку, а это добро — сверху.
— Зачем? — удивилась Мария.
— Давай договоримся, — строго произнес Быкадоров, — ты меня слушаешься и не задаешь вопросов. Потом расскажу — зачем.
Он глянул на часы, подкрался к двери и прислушался:
— Так, смена пришла… Ну, с Богом, Маша! Только не бойся. Не беги, делай, как я. Все будет хорошо…
Мария накинула балахон, затянула пояс. Плащ укрыл ее до щиколоток. Быкадоров открыл дверь, шагнул в коридор и оттуда громко сказал:
— Здесь тоже фонит… Странно. Проверим дальше.
Они неторопливо двинулись знакомым коридором бытового корпуса к выходу. Пятнистый, карауливший дверь, насторожился, в недоумении разглядывая два привидения. Быкадоров вытащил карманный дозиметр и повел им вдоль стены.
— Считай, — тихо сказал он. — Называй большие числа.
— Триста двенадцать, — сказала Мария. — Двести шесть.
Страж, кажется, успокоился. Все так же неторопливо Быкадоров добрался до конца коридора, обошел пятнистого и приложил дозиметр к дверному косяку. Поцокал языком, покачал головой и сказал Марии:
— Фонит.
Караульный с опаской покосился на дозиметр:
— Чего фонит, господин ученый?
— Долго объяснять, любезный, — сухо бросил Быкадоров.
— Стронций, понимаешь, зашкаливает. А вы, коллега, считайте!
— Шестьсот пятьдесят четыре, — забормотала Мария.
Быкадоров повернул обратно, ведя дозиметром по другой стене и заглядывая в пустые бытовки разных служб. Караульный потерял интерес к научным изысканиям, отвернулся и вытащил горсть семечек. Так они добрались до неказистой двери, обшарпанной и узкой, на которой всегда, сколько помнила Мария, было написано: «Хоз. проход». Быкадоров толкнул дверь, и они очутились в темноте.