Он никогда не задерживался у нас надолго, всё время куда-то бежал. Но всё равно умудрялся решить кучу наших проблем.
— Бабушка сказала, что ты завтра идёшь на скрининг. Во сколько за тобой зайти?
— Зачем?
— Пойду с тобой.
— Так я с бабушкой, она у меня врач-гинеколог, всё держит под своим контролем.
— Бабушка — само собой. Но там же все с мужьями будут? И я пойду, чтобы тебе не было неловко.
— Никита, к чему это? — искренне удивилась.
— К тому, чтобы ты не нервничала там из-за ерунды. И вообще.
— Что вообще?
— Я вам теперь помогать буду. Если позволишь, конечно.
— Интересно, какие у меня шансы тебе не позволить, если ты спелся с бабулей? Вас двое, а я одна. Даже и начинать с вами воевать не стоит, смысла нет.
— Вот и хорошо. Так во сколько?
На скрининг бабушка повезла меня не в консультацию, а в свой роддом. На мои возражения она безапелляционно заявила:
— Знаю я, как они там анализы и УЗИ делают. А тут я буду уверена, что всё сделали, как надо.
Никита не отходил от нас ни на шаг. То ли это была его собственная инициатива, то ли он сговорился с бабулей. В любом случае, спорить с ним было невозможно. Я уже давно поняла, что этот с виду мягкий и добродушный паренёк был категорично уверен, что есть мнение его и неправильное. И всем его решениям нужно подчиняться. Иначе всё равно придётся подчиниться, только он ещё нервы вытреплет впридачу. Так что я берегла нервные клетки и не спорила с ним.
Пока делали УЗИ, Никита сидел рядом и так трепетно держал за руку, что мне на мгновение показалось, что мы — счастливая семья, и я жду его ребёнка. Это был первый наш телесный контакт за последнее время. Все предыдущие дни он держался чуть отстранённо и не делал ни малейших поползновений, чтобы меня коснуться. Брезговал?
Наверняка с его точки зрения я была теперь грязной. Я носила ребёнка от человека, который отобрал меня у Никиты, а ему самому сильно подпортил жизнь, оставив без хорошей работы. Разве можно было такое простить?
Я лежала на кушетке, он держал меня за руку. И, на удивление, не было в этом ни капли наигранности, ни тем более брезгливости. Наоборот, он нежно поглаживал мою кисть пальцем, а смотрел так, что я готова была раствориться в его взгляде, так тепло было в нём и уютно.
— Можете вставать, всё хорошо.
— Кирюша, подождите меня в коридоре. Я парой слов перекинусь с доктором.
Я сначала немного испугалась. Вдруг что-то не так, а бабуля меня выпроводила, чтобы я не догадалась? Но вышла она почти сразу вслед за нами очень довольная.
Никита наконец устроился на работу. Подробностей он не рассказывал, поскольку пока его взяли на испытательный срок, и он боялся сглазить. Каждый вечер он обязательно приходил ко мне и вёл меня гулять. Даже если моросил дождь, умудрялся продумать маршрут так, чтобы мы оказались под навесом, но на воздухе.
Я сильно уставала после занятий и иногда сопротивлялась этим прогулкам.
— У меня нет сил, пожалуйста, дай мне сегодня отдохнуть.
— Кир, малышу нужен свежий воздух. Ты же хочешь, чтобы он был здоровым?
Однажды я не выдержала и сорвалась:
— Ты так говоришь, как будто это — твой ребёнок и тебе есть до него дело.
Он посмотрел на меня совершенно диким взглядом. А потом ответил, как отрезал:
— Если ты согласишься, он будет моим.
— Но ты же прекрасно знаешь, кто его отец.
— Какая разница? Главное, что он будет моим ребёнком.
Сказано это было с таким напором и такой решимостью, что я поняла — спорить бесполезно. И просто смирилась.
В наших отношениях не было ни капли страсти. По крайней мере, с моей стороны. А вот с его… Я порой ловила на себе такие взгляды, от которых мне становилось очень жарко. Но он держал себя в руках, ни разу не проявив своих огненных эмоций.
Я как-то даже не сразу поняла, что он за мной ухаживал. Осторожно, без свойственного ему горячего напора, очень нежно. Это было странно для меня. У меня не было к Никите даже десятой части тех чувств, которые будил во мне Кирилл. Но при этом с ним было очень хорошо и как-то уютно.
И однажды я сдалась и решила позволить себе попробовать начать сначала. Мы никогда не обсуждали наши отношения, но Никита, видимо, почувствовал перемену моего настроения и сразу пошёл в наступление.
Его касания становились всё откровеннее. Он постоянно обнимал меня, целовал то в висок, то в щёку. А однажды вечером затянул меня в мою комнату, прикрыл дверь, прижал к себе и спросил:
— Долго ещё будешь от меня бегать?
И пока я пыталась понять вопрос, он впился в мои губы. Его язык чередовал нежность с агрессией, в этом поцелуе было столько энергии, что можно было, наверное, согреть целый дом в мороз. Я уже забыла, как это целоваться с ним. И это было… волнительно.