Было непохоже, чтобы кто-то собирался ответить на эти вопросы, поэтому я перекатилась по полу, пока не смогла посмотреть в маленькое отверстие. Суденышко представляло собой челнок, выдолбленный из дерева, около двадцати футов длиной и трех футов шириной. Каюта, в которой я лежала (как я узнала позже, она называлась «каджанг»), находилась на корме. На носу были подмостки, на которых на коленях стояли четверо мускулистых китайцев, обнаженных по пояс. Они ловко действовали длинными шестами, управляя лодкой. На корме, вне моего поля зрения, находился рулевой («камуди»). Это были мои похитители.
Увидев людей — кем бы они ни были — я испытала какое-то облегчение, Жуткое видение паука еще не исчезло до конца, к тому же гребцы не казались такими уж свирепыми на вид. Повинуясь первому душевному порыву, я крикнула, чтобы привлечь их внимание.
И тут же пожалела об этом. Один из них оглянулся и, увидев, что я умоляюще смотрю на него, сказал что-то своим приятелям. Остальные тоже оглянулись на меня и начали улыбаться. Это были нехорошие улыбки, и хотя я не понимала, что китайцы говорят друг другу, неприличный жест, который сделал один из них, дал мне понять смысл их реплик.
Я лежала, застыв от страха. Думаю, любая женщина чувствовала бы то же самое, оказавшись на моем месте. Я никогда особенно не боялась изнасилования, хотя и знала, как устроен этот мир. Мне просто не верилось, что женщина, тем более женщина культурная цивилизованная, может быть попасть в такую обстановку, при каких становится реальной угроза изнасилования. Теперь я знала, как ошибалась, потому что была беспомощной пленницей недружелюбно настроенных незнакомцев, которые вполне могли заставить меня выполнить их желания, какими бы гнусными они ни были.
Итак, я лежала там и ждала… и молилась. Вероятно, мои молитвы были услышаны, ибо ко мне никто не подошел. Мужчины вернулись к шестам (на самом деле они не пропустили ни одного гребка), и я начала верить в то, что, пока путешествие продолжается, я буду в безопасности. Путешествие… но куда? Из каюты я могла видеть лишь мутную воду реки и отрывочные полоски джунглей на берегу.
Мне не хотелось привлечь к себе внимание снова, поэтому я не пыталась пошевелиться, чтобы воспользоваться случаем увидеть больше. Да и к чему? Даже если бы передо мной открылась вся панорама, это вряд ли подсказало бы мне, где я нахожусь и куда направляюсь. Было очевидно, что Гурроч-Вейл остался где-то позади. Я не представляла, какое расстояние мы проехали, но солнце уже садилось, а это значило, что с того момента, как меня похитили, прошло около часа.
Меня мучило двойственное чувство. С одной стороны, я хотела, чтобы путешествие продолжалось бесконечно, ведь тогда отодвигалось бы то, что меня ожидало в его конце. С другой стороны, я осознавала, что с каждым пройденным ярдом я все больше удалялась от моих друзей. Что хуже, я так и не могла сообразить.
У меня, конечно, не было выбора, и до того, как я пришла к какому-нибудь решению, наше путешествие завершилось. Челнок стал поперек течения, пробился через преграду бамбуковых зарослей и водорослей и остановился в прибрежном иле. Двое гребцов выпрыгнули из лодки и начали вытаскивать ее на более твердую почву. Я закрыла глаза и ждала, когда они придут за мной. Единственное, на что я не переставала надеяться, так это на то, что я сумею каким-то образом освободиться и хоть посопротивляюсь.
Туземцы подошли, но ужасный момент откладывался. Бесцеремонно меня вытащили из каджанга, взвалили, как мешок с мукой, на шоколадное плечо и понесли в джунгли. В таком положении я могла видеть только землю. Из-за быстро наступившей темноты было трудно определить и направление нашего движения. Я предполагала, что мы завершим поход в каком-то укромном бандитском логове, где шайка мужчин с голодными глазами сидят на корточках вокруг костра.
Я ошибалась. Неожиданно земля подо мной вместо тропы, покрытой густой растительностью, стала обработанным полем. Первое, что я увидела, подняв голову, были не свирепые партизаны, а дети. Китайчата (а ими были все), собрались вокруг нас и рассматривали меня с таким любопытством, словно я была диковинным зверем, которого поймали их старшие соплеменники. Растрепанная, заплаканная, связанная сетью, со светлыми волосами, ниспадающими в беспорядке, я, наверное, была для них экзотическим зрелищем. Несколько любопытных рук протянулись ко мне, но были отброшены моими похитителями, не замедлявшими своего шага. В сопровождении гомонящих ребятишек мы, наконец, вошли в деревню.
Впрочем, «деревня» — слишком громкое название для того поселения. На площади около пяти акров были вырублены джунгли, и большая часть отведена под поля, на которых выращивались рис, бобы и разные овощи. В центре этой расчищенной площадки стояло несколько прилепившихся друг к другу ветхих навесов, которые там называют «бангсал». Там было больше людей, были и женщины, но прежде, чем я смогла определить их отношение ко мне — любопытство, враждебность или безразличие — меня занесли в лачугу и, как мешок с бобами, положили на пол.