Выбрать главу

После подписания мирного договора вернувшаяся из Москвы финляндская делегация в правительственных кругах разъяснила достаточно четко и ясно, что предпринятый шаг следует рассматривать как временную передышку. Участник переговоров генерал Рудольф Вальден, бывший в тесных отношениях с К. Г. Маннергеймом, в целом расценивал заключенный договор «как дело государственной мудрости» и «дальновидно обдуманную меру».[286]

Таким был курс, взятый сразу после заключения мирного договора. Составляющими его являлись, с одной стороны, опасения за безопасность страны в дальнейшем, а с другой — стремление по возможности возвратить утраченные территории. Впоследствии этот курс приобрел новые черты. Оценивая настроения в Финляндии бывший пресс-атташе германского посольства в Хельсинки Ганс Метцгер писал в своих воспоминаниях, что «большая часть населения Финляндии и ее руководство хотели возникновения войны, так как желали возвращения Выборга и Карелии (Карельского перешейка. — В. Б.), а также Ханко, поскольку без войны этого не осуществить».[287] Естественно, подобные представления не совпадали с позицией Паасикиви, который прежде всего, судя по его донесениям, стремился предотвратить возникновение новой войны.

К тому же линия финляндского руководства в целом хорошо просматривалась. Советские дипломаты, работавшие в Финляндии, фиксировали различные проявления неблагополучно складывающейся там для СССР обстановки. Из советского полпредства в Хельсинки, как и по другим каналам, в Москву поступала информация о нагнетании негативных настроений финской печатью, направленных против СССР, выражавших горечь и обиду за жертвы, понесенные в «зимней войне». Осуществлявший контроль над печатью Кустаа Вилкуна подтверждал, что линия, которая проводилась цензурой в области внешнеполитической информации, «была направлена на осуждение Советского Союза».[288]

Учитывая складывающуюся ситуацию, в полпредстве СССР предпринимались меры для того, чтобы избегать осложнений в отношениях с Финляндией. С целью установления добрых отношений и налаживания более тесных контактов в начале апреля НКИД посчитал необходимым, в частности, организовать в советском представительстве в Хельсинки дипломатический прием по случаю окончания войны. Как отмечали участники этого приема, «он оказался многолюдным», к чему, собственно, и стремились советские дипломаты. В ходе встреч и бесед на этом приеме советская сторона стремилась прежде всего подтвердить желание СССР установить новые, дружественные отношения с Финляндией.[289]

Стали проявлять все большую активность и представители НКВД, которые работали в Хельсинки «под дипломатическим прикрытием». Глава советской резидентуры в Финляндии тогда советовал своим коллегам, что именно они должны были учитывать в процессе общения с финскими гражданами. Требовалось, чтобы беседы с населением носили дружественный, доброжелательный характер, в ходе которых необходимо было разъяснять, что Советский Союз войны с Финляндией не хотел. Имелось в виду, что еще до начала войны на переговорах в Москве с финляндской делегацией СССР «за уступку части Карельского перешейка отдавал территорию в два раза больше в Центральной Карелии».[290] Таким образом, линия поведения советских дипломатов была направлена к одной цели: растопить лед отчуждения и нетерпимости у финского населения к своему восточному соседу.

Была разработана и целая программа действий, которую надлежало осуществить для скорейшей ликвидации последствий «зимней войны» и преодоления проблем и неурегулированности межгосударственных отношений. В частности, предполагалось ускорить обмен военнопленными, поскольку в Финляндии распространялись слухи, что их пленных «русские будут судить и отправлять в Сибирь». Предполагалось также в кратчайший срок вывести советские войска с территории, которая по Московскому мирному договору входила в пределы Финляндии. Для преодоления кризиса межгосударственных отношений следовало незамедлительно приступить к налаживанию экономического сотрудничества двух государств. Заметим, что эта программа появилась в недрах советской резидентуры в Финляндии и была направлена Л. П. Берии. Вскоре ее быстро стали реализовывать, поскольку выдвинутые предложения получили поддержку, о чем были «даны соответствующие указания».[291]

В конце мая 1940 г. в Москве начались торговые переговоры, которые, по мнению финской стороны, протекали хорошо, и уже 27 мая в принципе удалось согласовать общий договор и платежное соглашение,[292] а через месяц все документы были подписаны. При этом стороны предоставляли друг другу «режим наибольшего благоприятствования». Общий товарооборот между двумя странами в 1940 г. должен был составить 15 млн. долларов.[293] «Вообще, — отмечал по этому поводу Ю. К. Паасикиви, — торговые отношения между Финляндией и Советским Союзом были выгодными в экономическом отношении и объективно служили оздоровлению обстановки между обеими странами».[294] Но торговля Финляндии с СССР не получила тогда еще серьезного развития, и грузооборот оставался пока на весьма незначительном уровне.[295] Для финнов было очевидно, что Москва «держит в поле зрения и экономические дела».[296]

Наряду с торговлей, не затягивая, решили также проблему обмена военнопленными. Она была снята к началу лета 1940 г. Причем ввиду особенностей «зимней войны» число пленных с обеих сторон существенно отличалось. Советский Союз передал более восьмисот захваченных в плен финских солдат, тогда как Финляндия вернула в СССР чуть менее пяти с половиной тысяч военнопленных.[297]

В целом ситуация в советско-финляндских отношениях имела тенденцию постепенно меняться к лучшему, что открыто признавали и финские дипломаты. Даже в Германии в ходе контактов с немецкими представителями отмечалось, что Советский Союз явно «демонстрировал проявление дружественного расположения к Финляндии».[298]

Наиболее отчетливо это замечали в финском представительстве в Москве. 14 мая 1940 г. посланник Ю. К. Паасикиви сообщал в МИД Финляндии о своих наблюдениях, касавшихся советской внешней политики. Он указывал на то, что со времени окончания войны «не заметил проявления существенной враждебности по отношению к Финляндии».[299] Он также писал, что неоднократно тогда имел беседы с Молотовым, а также с его заместителями, в ходе которых обсуждался лишь один вопрос — о нормализации отношений между двумя странами. Нарком иностранных дел в своих разговорах с Паасикиви при этом подчеркивал, что «у Советского Союза в настоящее время ни в коей мере нет никаких намерений в отношении Финляндии, кроме поддержания курса, основанного на Московском мире».[300] От себя финляндский посланник добавлял: «…не думаю, что у Советского Союза в настоящее время могут быть новые намерения в отношении нас, считаю все же, что Советский Союз не решится начать силовые действия против нас, если возникающие противоречия трудно будет согласованно разрешить…»[301]

вернуться

286

Pakaslahti A. Talvisodan poliitinen näytelmä. Porvoo; Hels., 1970. S. 302.

вернуться

287

Metzger H. Poliittiset aseveljet. Hels., 1986. S. 22.

вернуться

288

Vilkuna K. Sanan valvonta. Hels., 1962. S. 26.

вернуться

289

Синицын E. Резидент свидетельствует. С. 66–67.

вернуться

290

Там же. С. 67.

вернуться

291

Там же.

вернуться

292

Paasikivi J. K. Toimintani Moskovassa ja Suomessa 1939-41. Osa II. S. 121.

вернуться

293

Документы внешней политики. Т. XXIII. Кн. 1. M., 1995. С. 389–390; Документы внешней политики. Т. XXIII. Кн. 2 (Ч.: 2). М., 1998. С. 803.

вернуться

294

Paasikivi J. K. Toimintani Moskovassa ja Suomessa 1939-41. Osa II. S. 119.

вернуться

295

См.: Jokipii M. Jatkosodan synty. S. 54–55.

вернуться

296

Paasikivi J. K. Toimintani Moskovassa ja Suomessa 1939-41. Osa II. S. 5.

вернуться

297

Ibid. S. 34.

вернуться

298

Documents on German Foreign Policy 1918–1945. Vol. IX. London, 1956. P. 597.

вернуться

299

UM. 12 L. Донесение из Москвы. 14.5.1940; Paasikivi J. K. Toimintani Moskovassa ja Suomessa 1939-41. Osa II. S. 4–5.

вернуться

300

Цит. по.: UM. 12 L. Донесение из Москвы. 14.5.1940; Paasikivi J. K. Toimintani Moskovassa ja Suomessa 1939-41. Osa II. S. 4–5.

вернуться

301

UM. 12 L. Донесение из Москвы. 14.5.1940. Paasikivi J. К. Toimintani Moskovassa ja Suomessa 1939-41. Osa II. S. 5.