наверняка, что она тебя не любит.
— Как бы то ни было, это не важно. В любом случае, мне не позволено с ней видеться.
— Кто это сказал?
— Люди, которые управляют моей жизнью, вот кто, — говорит он, теребя волосы. — Давай
поговорим о чем-нибудь другом.
— У меня есть идея получше, — произношу я. — Давай пройдемся по магазинам и наберем
множество десертов и конфет. Хочешь?
Спустя несколько минут, мы уже идем по улице по направлению к парку, держа в руках
мороженое в вафельном рожке. Конечно, в нем нет ничего настоящего. Но хоть оно и полностью
синтетическое, по вкусу его ничем не отличить от настоящего. Я ела его несметное количество раз.
А все потому, что моя мама — сладкоежка. Джексон так быстро прогладывает свою порцию, что
мне остается только предположить, что до этого момента он ни разу не пробовал мороженое. Я
хочу его спросить, но понимаю, что будет не вежливо обратить внимание на то, что снова может
его огорчить. Ло определенно ел мороженное, как синтетическое, так и настоящее. У него есть
возможность попробовать все это и у него есть мама. Должно быть, для Джексона это тяжело,
признает он это или нет.
В парке растут деревья, настоящие деревья с оранжевыми, красными и желтыми листьями.
Люблю осень. Люблю, как мир меняет цвета, словно в сказке.
— Это ничто по сравнению с Лог. Ты должна ее увидеть.
— На что это похоже?
— Она полна жизни и красок круглый год. Думаю, тебе бы понравилось.
— Расскажи мне о ней.
Джексон вытягивается на скамейке, его лицо погружается мысли.
— Нас меньше, чем землян. У нас такая же система обучения, как и у вас, и даже такая же
рабочая система, только лоджиане могут выбирать свою будущую профессию. Нас не заставляют
так, как это делают здесь.
Я инстинктивно хочу с этим поспорить. Нас не принуждают. Наше рабочее место
определяют наши способности и запросы общества, но я знаю, что это не мои слова, а отца,
засевшие глубоко во мне. Я продолжаю молчать, желая узнать, действительно ли мы такие плохие,
какими нас видит Джексон, или же их вид обработал его так же, как наш обработал меня.
— Большинство, — продолжает Джексон, — занимается сельским хозяйством. В
правительстве слишком много обмана, а что касается армии, то, так как мы миролюбивы от
природы, никто не хочет туда идти. Зевс все время этим не доволен.
Я наклоняю голову.
— А что насчет твоей семьи?
Джексон напрягается.
— Что бы ты хотела знать?
— Что ж, для начала, чем они занимаются? Они, военные, как и ты? Полагаю, что RES —
это что-то, связанное с армией.
Он взвешивает вопрос долгое время.
— Думаю, можно сказать, что это смесь всех четырех направлений. — Затем он стучит по
часам. — Почти время тренировки. Нам лучше вернуться.
— Значит ли это то, что мой отец попросил тебя вернуться? Я переживала, что ты не
появишься на тренировке, что он выгнал тебя из программы.
— Нет, я получил письмо об утренней тренировке так же, как и ты. А что будет сегодня, я
не знаю. Он вызвал меня к себе. Понятия не имею, что он хочет.
Я киваю. Это может быть хорошо или очень-очень плохо. Мы идем обратно через парк, и,
когда мы уже подходим к электрону, я поворачиваюсь к Джексону, останавливая его, прежде чем
он может сделать хоть еще один шаг.
— Ты знаешь, — говорю я голосом, полным лживого великодушия. — Ты от этого просто
так не отделаешься. Я узнаю о твоей семье, хочешь ты этого или нет.
— Знаю, — Отвечает он. — Этого я и боюсь.
Глава 23
Джексон не разговаривает на протяжении всего пути от электрона до папиного офиса. Нет,
на самом деле, он говорит, но лишь о погоде, электроне, да и чем угодно, избегая разговора о своей
семье. Что-то мне подсказывает, что какой бы там ни был секрет о его семье, в нем точно нет
ничего хорошего. Может, я и не хочу его знать.
Двери лифта открываются, и предо мной предстает Сибил, уже ожидая меня в атриуме.
— Ты поздно, — говорит она, постукивая по своим часам. Однако я пришла на десять
минут раньше. — Я надеюсь, что ты будешь пунктуальна в течение всего обучения. И ты, — Она
бросает взгляд на Джексона. — Он ждет тебя в кабинете.
Ее тон, особенно для Сибил, кажется строгим. Я следую за ней к эскалатору химиков и,
уходя, посылаю Джексону поддерживающую улыбку. Я стараюсь не беспокоиться о том, что папа
может сказать Джексону, но все равно чувствую напряжение в груди, которое не исчезнет, пока я
снова не увижу Джексона и не узнаю, что все в порядке.
Двери лифта закрываются, и Сибил поворачивается ко мне, ее переполняют волнение и
возбуждение.
— Подожди, пока не увидишь нашу последнюю разработку.
Хорошо… какие перемены в настроении.
— Что это?
— О, увидишь, но оставь это при себе. Твой отец не хочет, чтобы произошла утечка этой
информации.
У меня внутри все скручивается. Вот оно. Я чувствую это глубоко внутри. Я думаю о нас,
стоящих сегодня на тренировке: сильных, но слишком юных, идущих на войну против вида,
которому не могут противостоять даже самые натренированные из нас. Я не могу позволить этому
произойти.
Мы подходим к двери химиков, и Сибил набирает код. Сейчас начало шестого. Коридоры
погружены в темноту, в них нет ничего, кроме нескольких лампочек, освещающих путь. Сегодня
третья лаборатория снова горит ярче всех, но когда мы оказываемся уже около нее, я понимаю, что
так же ярко светятся и две другие. Тридцать, а может и больше, химиков усердно работают в
каждом помещении, все они наблюдают за чем-то, что находится за таким же стеклом, как и в
третьей лаборатории. Сибил называет их комнатами испытаний. Полагаю, это звучит более
профессионально и не так грубо, как «клетки».
Сибил проводит картой по слоту в первой лаборатории. Марик стоит напротив
единственного экрана в комнате. Он расположен справа от комнаты испытаний, поэтому она
постоянно поворачивает голову с монитора на комнату и обратно.
— Все хорошо? — спрашивает она меня, когда мы оказываемся совсем близко. —
Слышала, сегодня ты пережила свою первую Оп-тренировку. Должно быть, она была
интенсивной, по крайней мере, мне так говорили. — В ее голосе чувствуется сильное желание, и
мне становится интересно, может, в школе она готовилась стать оперативником, но не смогла
тестирование пройти. Я слышала, что после этого многие становятся химиками, так как мы много
работаем вместе.
Я пожимаю плечами.
— Было нормально. Я была подготовлена, так что это было… нормально.
Я не упоминаю свои размышления о том, что меня призвали в армию слишком рано. Не
хочу, чтобы она думала, будто я боюсь, потому что это не так. Если я и боюсь, то не так, как это
обычно бывает. Я не боюсь сражаться. Сражаться просто. Я боюсь, что не смогу предотвратить
сражение, да и все это — ранний призыв, сегодняшнее тестирование — просто показывает, что я
проигрываю.
— Итак, что это? — спрашиваю я ее, указывая на монитор, на котором медленно движется
текст.
— Посмотри сюда, — Она указывает на стекло. — Здесь контролируется его уровень
ксилемы. Заметила, как он увеличился? Мы собираемся посмотреть, насколько высоко он сможет
вырасти. — Она нажимает что-то на экране, и воздух наполняет мягкое бип, бип, бип.
Дверь комнаты открывается, и входит Оперативник. Я сразу узнаю его — это Лейн, тот, с
кем я боролась в лабиринте. Он сильный боец, но не может выстоять против Древнего. Лейн
встает позицию, но находящийся в комнате Древний, который, как минимум, на голову выше
своего противника, не двигается. Древний ухмыляется, затем поворачивает голову к стеклу.
— Это лучший, кто у вас есть? — Затем он прыгает на Лейна, прижимая его к полу. Он