Однако на другой день, встав рано утром и с нетерпением развернув газету, я, к моему величайшему удивлению, не нашел в ней ни слова об аресте! Прочитал колонку с обычным несущественным сообщением об «отравлении в Стайлзе», и ничего больше! Это было совершенно необъяснимо, но я подумал, что Джепп из каких-то своих соображений не хочет, чтобы новость попала на страницы газет. Меня это немного взволновало, так как возникала возможность дальнейших арестов.
После завтрака я решил пройти в деревню, чтобы узнать, не вернулся ли Пуаро. Но не успел выйти из дома, как в одной из застекленных дверей появилось его лицо и хорошо знакомый голос произнес:
— Bonjour, mon ami!
— Пуаро! — воскликнул я с облегчением и, схватив его за руки, втянул в комнату. По-моему, никогда и никого я не был так рад видеть. — Послушайте! Я никому не сказал об аресте, кроме Джона. Я действовал правильно?
— Друг мой, — ответил Пуаро, — я не понимаю, о чем вы говорите.
— Конечно, об аресте доктора Бауэрштейна! — нетерпеливо уточнил я.
— Значит, Бауэрштейн арестован?
— Вы об этом не знали?
— Не имел ни малейшего понятия. — Немного помолчав, Пуаро добавил: — Хотя меня это не удивляет. В конце концов, мы всего лишь в четырех милях от побережья.
— От побережья? — озадаченно повторил я. — При чем тут побережье?
Пуаро пожал плечами:
— Но ведь это очевидно.
— Только не мне! Может быть, я туп, но никак не пойму, какое отношение близость побережья имеет к убийству миссис Инглторп.
— Конечно, никакого, — улыбнулся Пуаро. — Мы ведь говорим об аресте доктора Бауэрштейна.
— Ну да! Он арестован за убийство миссис Инглторп.
— Что? — воскликнул Пуаро с живейшим любопытством. — Доктор Бауэрштейн арестован за убийство миссис Инглторп?
— Да.
— Невероятно! Это было бы слишком хорошим фарсом! Кто вам это сказал, друг мой?
— Видите ли, ничего определенного никто мне не говорил, — признался я, — но он арестован.
— О да! Вполне возможно. Но он арестован за шпионаж, mon ami!
— Шпионаж?! — выдохнул я.
— Совершенно верно.
— Не за отравление миссис Инглторп?
— Нет, конечно. Если только наш друг Джепп не потерял рассудок окончательно, — спокойно пояснил Пуаро.
— Но… но мне казалось, вы сами так думали!
Удивленный взгляд Пуаро выражал недоумение — и как только мне могла прийти в голову подобная абсурдная мысль?
— Вы хотите сказать, что доктор Бауэрштейн — шпион? — медленно проговорил я.
Пуаро кивнул.
— Вы сами этого не подозревали? — спросил он.
— Никогда! Я и подумать не мог…
— А вам не казалось странным, что знаменитый лондонский специалист похоронил себя в такой деревушке? У вас не вызывала удивления привычка доктора бродить ночью по округе?
— Нет, — признал я. — Даже не обращал на это внимания.
— Он родился в Германии, — задумчиво продолжал Пуаро, — хотя уже так долго занимается практикой в этой стране, что никто о нем не думает иначе как об англичанине. Натурализовался уже лет пятнадцать тому назад. Очень умный человек… разумеется, еврей.
— Мерзавец! — негодующе воскликнул я.
— Ничуть! Напротив, патриот. Подумайте только, что он теряет. Им стоит восхищаться.
Я не мог подойти к этому так же философски, как Пуаро.
— Надо же, и миссис Кавендиш бродила с ним по всей округе! — продолжал я негодовать.
— Да. Полагаю, он находил это знакомство очень полезным, — заметил Пуаро. — Поскольку слухи соединяли их имена вместе, то любые другие выходки доктора проходили незамеченными.
— Значит, вы полагаете, что он никогда по-настоящему ее не любил? — нетерпеливо спросил я… пожалуй, слишком нетерпеливо при подобных обстоятельствах.
— Этого, разумеется, я сказать не могу, однако… Хотите, Гастингс, я выскажу мое личное мнение?
— Да.
— Оно заключается в следующем: миссис Кавендиш не любит и никогда ни на йоту не любила доктора Бауэрштейна!
— Вы действительно так думаете? — Я не мог скрыть удовольствия.
— Вполне в этом уверен. И могу объяснить почему.
— Да?
— Потому что она любит кого-то другого.
— О!
Что имел в виду Пуаро? Но меня помимо моей воли вдруг охватило странное ощущение. Правда, что касается женщин, я не тщеславен, только мне припомнились некоторые обстоятельства, воспринятые мною раньше, пожалуй, слишком легко, однако теперь, казалось, указывавшие…
Мои приятные мысли были прерваны появлением мисс Ховард. Она поспешно огляделась вокруг, чтобы убедиться, что никого другого в комнате нет, затем вынула из кармана старый лист оберточной бумаги и подала его Пуаро.