Медсестра говорит что-то еще, но я пропускаю ее слова мимо ушей — опять же, моему мозгу трудно поспевать.
Все происходит слишком быстро, как в каком-нибудь футуристическом шоу.
Подождите, мы, в эпизоде Чёрного Зеркала?
Откуда я вообще знаю Черное Зеркало, а не свою собственную жизнь?
Последнее, на чем я сосредотачиваюсь, это дверь, с шипением открывшаяся и закрывшаяся за медсестрой.
Мое горло выбирает именно этот момент, чтобы стать колючим и кислым. Я бросаю взгляд в сторону в поисках воды.
Бутылка стоит на маленьком столике, и я протягиваю руку, чтобы схватить ее.
Огромная ошибка.
Что-то хрустит в моем правом плече, и боль взрывается в мышцах. Я стону и прикусываю нижнюю губу, заглушая звук.
Боль временна. Боль временна.
Мамины слова эхом отдаются в моей голове, как мантра.
Я дважды моргаю. Помню, что у меня была мать.
Это первое, что я вспомнила с тех пор, как пришла в себя в этой стерилизованной комнате.
— Посмотрите, кто вернулся в мир живых.
Мои движения замирают, когда тот же самый голос эхом разносится вокруг меня. Я забыла, что он все еще в комнате.
Я не слышу звука шагов и не чувствую его приближения.
Атака происходит бесшумно и быстро. В один момент я думаю, что кошмар — реальность, а в следующий широкая, высокая фигура нависает над моей кроватью.
Вы знаете, какой цвет бывает у тропического леса, когда идет сильный дождь? Это цвет его глаз. Темно-зеленый, почти черный.
Суровый.
Бесстрастный.
В этих глазах есть что-то такое, что переводит меня в режим повышенной готовности.
Я хочу убежать.
Я хочу спрятаться.
Но не могу.
Что-то подсказывает мне, что это не только из-за моих физических травм. Я не могу убежать от него.
Он одет в простую белую футболку, черную кожаную куртку и темные джинсы. Его волосы цвета безлунной ночи с голубоватым оттенком. Они короткие по бокам и достаточно длинные посередине, чтобы быть растрёпанными.
Прямая, точеная линия подбородка и густые брови придают ему смертельно привлекательный вид — такой, какой бывает у серийных убийц.
Его широкие плечи и тонкая талия увеличивают устрашение его и без того темной внешности в десять раз.
Что ж, телосложение вполне объяснимо. В конце концов, он спортсмен, который работает в тренажерном зале и постоянно тренируется.
Подождите, откуда я это знаю?
Его верхняя губа приподнимается в жестокой ухмылке, будто он вложил в нее все тени.
— Я знал, что ты вернешься.
В отличие от медсестры, он, похоже, не испытывает облегчения по этому поводу. Нет. Он похож на охотника, который внимательно наблюдает за своей добычей прямо перед нападением.
Удар молнии прямо перед раскатом грома.
Щелчок пистолета прямо перед выстрелом.
Внезапно я жалею, что не отдалась тьме беспамятства. Тот тип тьмы лучше, чем этот.
Разве они не говорят, что некоторые монстры лучше других?
Его рука тянется ко мне, и я инстинктивно прижимаюсь к подушке. Боль взрывается в моей голове и верхней части плеча, но я не останавливаюсь.
Мне нужно держаться подальше от его объятий.
Бежать.
Бежать!
Мой инстинкт догнал мой медлительный мозг и теперь кричит мне, чтобы я убиралась отсюда к черту.
В моем состоянии невозможно пошевелить ни единым мускулом, не говоря уже о бегстве.
Я оглядываюсь на кнопку экстренного вызова. Может, если я попрошу добрую медсестру, она сможет убрать его от меня. Может, кто-нибудь сможет мне помочь.
Потому что я нуждаюсь в помощи прямо сейчас.
Я чувствую это в своих костях и ощущаю на языке. Он
издает цокающий звук, который проникает мимо моих ушей и под кожу.
— Никто тебя не спасет. Это только ты и я
Как будто судьба подходит ближе, его рука тянется ко мне, и он сжимает мой подбородок между большим и указательным пальцами.
Это мягкое прикосновение, такое мягкое, что оно шокирует мою теплую кожу. Однако бесстрастный взгляд его темных глаз совсем не нежен.
Садистская ухмылка приподнимает уголки его губ.
Дрожь поднимается из глубины моей души.
Это взгляд того, кто хочет разрушать, калечить и калечить — и он будет делать все это с улыбкой на лице.
— О-отпусти меня.
Это мольба умирающего, мой голос. Последний шепот мертвых.
Его хватка крепче сжимает мою челюсть, пока я не вздрагиваю.
— Это не так работает. Помнишь правила?
— К-какие правила?
— Сломайся добровольно, и я, возможно, позволю тебе собрать осколки.