Миссис Прайс Ридли окинула меня ледяным взглядом, но на долю полковника у неё всё же нашлось нечто вроде благосклонной улыбки.
— Мы только что заходили к вам домой, миссис Прайс Ридли, — пояснил полковник, — и узнали, что вы уже опередили нас.
Миссис Прайс Ридли окончательно растаяла.
— А! Я рада, что на этот случай наконец обратили внимание, — заметила она. — Хулиганство, вот как это называется. Форменное хулиганство.
Спору нет, убийство — весьма прискорбный случай, но я бы не стал называть его хулиганством. Полковнику Мельчетту, насколько я заметил, термин тоже показался не совсем подходящим.
— Вы можете сообщить нам что-нибудь относящееся к делу? — спросил он.
— Сами должны знать. Это обязанность полиции. За что мы платим налоги, я вас спрашиваю?
Каждый раз поневоле задаёшь себе вопрос — сколько раз в год мы слышим эту фразу?
— Мы делаем всё, что можем, миссис Прайс Ридли, — сказал начальник полиции.
— Да ведь ваш дежурный ничего об этом не знал, пока я сама ему не сказала! — воскликнула возмущённая дама.
Мы все взглянули на дежурного констебля.
— Леди сообщила о телефонном звонке. Её оскорбили. Как я понял, это случай оскорбления в грубых нецензурных выражениях.
— О! Понимаю. — Хмурое лицо полковника просветлело. — Мы говорили о совершенно разных вещах. Вы пришли сюда принести жалобу, не так ли?
Мельчетт — человек, умудрённый опытом. Он знает, что единственный способ обращения с разгневанной дамой средних лет — это выслушать её до конца. Когда она выскажет всё, что хотела сказать, появится хотя бы небольшая вероятность, что она услышит и то, что вы ей скажете.
Речь миссис Прайс Ридли снова полилась неудержимым потоком:
— Как можно допускать подобное хулиганство? Его надо пресекать! Звонить даме домой и оскорблять её, да, оскорблять! Я не привыкла терпеть такие оскорбления. После войны нравственность так упала, все распустились — аморальность! Говорят что попало, носят что попало…
— Согласен, — поспешно ввернул полковник Мельчетт. — Расскажите, что именно произошло?
Миссис Прайс Ридли сделала глубокий вдох и снова заговорила:
— Мне позвонили…
— Когда?
— Вчера днём — точнее, ближе к вечеру. Около половины седьмого. Я подошла к телефону, ни о чём не подозревая. И на меня тут же посыпались грязные оскорбления, угрозы…
— А в каких словах это выражалось?
Миссис Прайс Ридли слегка порозовела.
— Я отказываюсь их повторять.
— В нецензурных выражениях, — сообщил констебль, слегка приглушая свой рокочущий бас.
— Вы услышали площадную брань?
— Смотря что называть площадной бранью.
— А вы поняли, о чём идёт речь? — спросил я.
— Разумеется, поняла.
— Значит, никакой грубой брани не было, — сказал я.
Миссис Прайс Ридли подозрительно взглянула на меня.
— Утончённая леди, естественно, не может быть знакома с грубой бранью, — пояснил я.
— Да нет, никаких дурных слов не было, — сказала миссис Прайс Ридли. — Вначале я даже попалась на удочку. Приняла за обычный разговор. Потом это… э-э… лицо перешло к личным оскорблениям.
— Оскорблениям?
— Да, это были ужасные оскорбления. Я так перепугалась!
— Угрожали вам, да?
— Да. А я не привыкла, чтобы мне угрожали.
— А чем они вам угрожали? Речь шла о телесных повреждениях?
— Этого бы я не сказала.
— Боюсь, миссис Прайс Ридли, что вам придётся быть несколько более откровенной. Чем именно вам угрожали?
Миссис Прайс Ридли явно не хотелось отвечать на этот вопрос.
— Точно не могу вспомнить. Я так переволновалась. Но под конец, когда я была уже совсем вне себя, этот негодяй расхохотался.
— Голос был мужской или женский?
— Голос дегенерата, — авторитетно заявила миссис Прайс Ридли. — Неестественный, я бы сказала. То грубый, то писклявый. Очень странный голос.
— Наверно, обычный розыгрыш, — утешил её полковник.
— Если и так, то преступный розыгрыш — у меня мог случиться разрыв сердца!
— Мы постараемся всё выяснить, — сказал полковник. — Верно, инспектор? Проверьте, откуда звонили. Вы не могли бы сказать нам более определённо, что он говорил, миссис Прайс Ридли?
В глубине души миссис Прайс Ридли началась жестокая борьба. Скрытность боролась с мстительностью. Мстительность возобладала.
— Конечно, это должно остаться между нами, — начала она.