Полковник Мэлчетт рискнул прервать его излияния:
– Вы хорошо знали покойную, мистер Бартлетт?
Джордж Бартлетт впал в растерянность.
– О, н-н-нет, не очень, совсем мало, господин полковник. Можно сказать, чуть-чуть. Один или два раза мы танцевали… ну, прогулялись как-то днем… играли в теннис…
– Кажется, вчера вечером вы были последним, кто ее видел?
– Вот уж не знаю. Хотя может быть. Не правда ли, впору рехнуться? Она была в полном порядке, когда мы разошлись.
– В котором часу, мистер Бартлетт?
– Дело в том… да… э-э-э… я танцевал с ней в начале вечера. Сейчас все объясню. Это было сразу после ее обязательного выступления с этим платным плясуном. Что-то около половины одиннадцатого, а то и в одиннадцать… точно не скажу.
– Пусть это вас не беспокоит. Мы уточним время сами. Просто изложите факты.
– Ну, мы танцевали, знаете. Я вообще-то не так уж хорошо танцую.
– Это к делу не относится, мистер Бартлетт.
Джордж Бартлетт бросил на полковника обеспокоенный взгляд и пробормотал:
– Нет… м-м-м… разумеется… я только хочу сказать, что мы кружились и кружились, я что-то говорил, но Руби была не в настроении, даже зевала. Ну, я понял, что она скучает, поблагодарил ее, и… она ушла. Вот и все.
– Куда она ушла?
– Поднялась наверх.
– Она вам не говорила, что торопится на свидание или собралась прокатиться в авто?
– Нет. – Он грустно добавил: – Она меня просто оставила, знаете.
– А как она себя держала? Не нервничала? Или была чем-то озабочена?
Джордж погрузился в раздумья.
– Ей надоело, раз она зевала. Больше ничего.
– А что делали вы сами? – спросил главный констебль.
– А?
– Что делали вы после ее ухода?
Тот уставился на него, разинув рот.
– Сейчас, сейчас… что же я делал?
– Вот мы и ждем ответа.
– Скорее всего, ничего. Дьявольски трудно вспомнить. Не удивлюсь, если отправился в бар пропустить стаканчик.
– Так вы пошли туда или нет?
– Совершенно верно! Спустился глотнуть капельку. Хотя нет! Это было не тогда. Пожалуй, сначала выглянул на улицу подышать воздухом. Для сентября необыкновенно теплые вечера. На улице очень приятно. Да, теперь ясно вспоминаю. Немного прошелся по свежему воздуху, затем заглянул в бар и вернулся в танцевальный зал. Я заметил, что… как ее? Джози, что ли?.. танцевала с этим типом, теннисным тренером. У нее вроде болит нога уже несколько дней.
– То есть вы вернулись в отель в полночь? Не хотите же вы убедить нас, будто прогуливались, как вы говорите, больше часа, и притом один?
– Но я ведь заходил в бар… Я… я, видите ли, размышлял.
Полковник Мэлчетт принял его заявление с недоверием:
– О чем именно?
– Ну, не помню. О многом.
– У вас есть машина, мистер Бартлетт?
– Да, есть.
– Где она находится? В гараже отеля?
– Нет, просто во дворе. Я собирался проехаться, понимаете?
– Может, и проехались?
– Нет-нет, уверяю вас!
– А мисс Кин, случайно, не взяли с собой?
– Ах нет! Вот еще! Могу поклясться, что вовсе ее не возил. Провалиться мне на этом месте!
– Спасибо, мистер Бартлетт. В настоящий момент у меня нет к вам больше вопросов. В настоящий момент, – повторил Мэлчетт с ударением.
Бартлетт с выражением глуповатого испуга смотрел ему вслед.
– Невероятный кретин, – процедил Мэлчетт. – Что вы о нем думаете, Харпер?
– Думаю, что другого такого легко не сыщешь, – ответил Харпер, пожимая плечами.
Глава 17
Ночной сторож, как и бармен, мало помог полиции. Первый припомнил, что звонил в комнату мисс Кин сразу после полуночи, но ему не ответили. Он не заметил мистера Бартлетта ни когда тот выходил из отеля, ни когда возвратился. Ночь стояла теплая, многие дамы и господа прогуливались. Пройти можно в боковые двери, а не только через главный вход. Однако он уверен, что мисс Кин в главный вход не проходила. Спускаясь со второго этажа, где расположена ее комната, она могла свернуть на террасу и проскользнуть незамеченной. Дверь замыкают не раньше двух часов ночи, когда танцы уже заканчиваются.
Что касается бармена, то он видел мистера Бартлетта: в середине вечера тот грустно сидел, уткнувшись взглядом в стену. В баре всегда толкотня, бармен его видел, но не мог точно сказать, в котором часу.
За дверями бара полицейских офицеров подстерегал девятилетний мальчуган. Срывающимся от восторга голосом он спросил: