Глава восьмая
Нежное пение амадин
Ален Ригби с хрустом потянулся и громко, со стоном, зевнул. Усмехнулся, довольный собой. Интересно, подумал он, сколько еще времени у меня продержится эта радость?
Он снова потянулся и снова зевнул, причем так громко на этот раз, что стайка амадин — маленьких певчих птичек, чуть меньше воробья, затрепыхалась в клетке и умолка.
— Ну что-о вы, глупышки. Не стоит пугаться, — добродушно проговорил он и добавил: — Я понимаю, вы на меня не злитесь, и, слава Богу, даже если злитесь, то не умеете говорить. А то начали бы меня пилить, как она. — На последнем слове Ален сделал ударение. Потом засмеялся. — Но вы ничего не знаете о моей бывшей жене. И знать не можете. Потому что, если бы она была в этой спальне, то вас здесь никогда бы не было.
Ален умолк, а амадины, вероятно успокоенные ровным звуком его голоса, хотя и вовсе немузыкального, снова запели свою нежную песню.
— Вас вообще бы не было в этом доме, — добавил Ален.
Он отбросил одеяло и лежал, наблюдая, как ветерок шевелит зеленоватые кисти тяжелых занавесей.
— Она ненавидела солнце. Она говорила, что спальня с окнами на восток — это бред утомленного одиночеством мужчины. И поскольку она поселилась в этом доме, то она положит конец подобным глупостям.
Он ухмыльнулся и сел на постели.
— Вот уж дудки, милочка! — Он засмеялся. — Ничего у тебя не вышло. — Он, Ален Ригби, сам знает, куда должны выходить окна его спальни. Они туда и выходят. — А тебя нет в этой спальне. Ты была и вышла. Навсегда.
Он почувствовал себя так, будто снова подписал свежий контракт на поставку куриных окорочков в Китай. О, этот миг достоин того, чтобы радоваться. Сколько он подбирался к нему… Он сделал бы это раньше, быстрее, но Салли, чертова заноза, впилась в него, вцепилась, как репей в шерсть чау-чау. Ален по-собачьи отряхнулся. Она что-то требовала от него, за что-то постоянно критиковала, чем-то угрожала.
— Уф… — выдохнул он, и его большое тело качнулось.
Так сколько же еще времени, как долго он будет испытывать радость от того, что может громко, со стоном, зевать и никто — никто! — не станет затыкать ему рот? Он может спать в шерстяных носках в летнюю жару, потому что у него мерзнут ноги, и никто — никто! — не станет твердить ему, что нужно срочно показаться доктору.
Салли оставила его. Она заявила, что она не безмозглая курица, чтобы жить в этом птичнике. Она искусствовед, а эти калифорнийские «просторы» — с отвращением произносила она слово, которое всякий раз вселяло в Алена радостное волнение, а чтобы снова и снова испытать его, он снова и снова произносил это слово, — ей ненавистны. Она выходила замуж за бизнесмена, а не за петуха, пускай даже и бойцового, каким он себя считает, подписывая контракт за контрактом.
Салли вернулась в Александрию, что близ Вашингтона, в свою роскошную квартиру, к своим занятиям. Она была специалистом по искусству авангарда начала прошлого века.
Ален Ригби, закончив дела с адвокатами, которые вели бракоразводный процесс, отправился проветриться.
Давным-давно, еще мальчишкой, он впервые прочитал о том, что под проливом между Францией и Англией планируют прорыть тоннель и пустить по нему поезда. Тогда Ален воображал, как когда-нибудь полетит на скоростном поезде, а над ним будет толстенный столб соленой до горечи воды. Он сидит себе и потягивает виски, чувствуя себя истинным покорителем стихии.
Это событие произошло, тоннель стал привычным для путешественников, теперь можно купить билет, сесть в поезд и, потягивая виски, или пиво, или просто воду, одолеть эти мили. Но Ален никак не мог собраться.
Была, конечно, на то причина. Отец, который занимался птицеводством с давних пор, говорил Алену, что настанут такие времена, когда их птицеферма будет кормить весь мир куриным мясом.
Ален слушал отца, кивал, но не очень-то вникал. Сам он любил куриные грудки, особенно жареные с ананасами, но что из этого, если он хотел чего-то совершенно другого? Сказать, чего именно, он не мог, но сердце томилось, словно обещая, что вот-вот он узнает, определит причину томления.
Он так и не узнал, чем именно томилось его сердце, но, когда он окончил университет в Беркли по специальности экономика, его отец скоропостижно скончался. Ален и его младший брат Алекс унаследовали куриное царство. Алекс отказался заниматься бизнесом. Он готовился стать художником.
— Если меня что-то интересует в птице, то только цвет, которым природа наделила это двуногое, как человек, создание, — заявлял он. — Заметь, в отличие от человека у кур есть крылья, за что я их уважаю гораздо больше, чем людей. Но на этом — все, дорогой мой брат.