Она несколько раз перечитала постскриптум:
«Этот конверт – для тебя».
На столе лежал стандартный белый конверт, из тех, что хранились в кабинете Остина. Молли взяла его и открыла. В конверте были деньги. Много денег.
Молли положила конверт на стол и перечитала записку. Потом прошла в кабинет и включила свет. Она не могла отделаться от ощущения, что Остин – дома.
В кабинете, конечно же, никого не было.
На крышке стола лежало скомканное письмо Шона. Молли уселась за стол, разгладила ладонью письмо и перечитала его еще раз. Просидев некоторое время в задумчивости, она снова смяла его в комок и швырнула в корзину для бумаг, стоявшую под столом.
Какой-то странный предмет в корзине привлек ее внимание. Молли покопалась в ненужных, скомканных бумагах и извлекла из корзины… нечто, напоминавшее птицу. Да, это была птица, вернее, ее изображение, муляж, изготовленный рукой умельца из разнообразных сушеных грибов. Молли видела подобных птичек в сувенирных магазинчиках, и они ей очень нравились. Правда, ей и в голову не приходило приобрести себе такую птицу.
Сувенир был замечательный: изящный и с большим вкусом выполненный. Не менее чудесный, чем заключенные в бутылки крохотные модели парусных кораблей, которыми торговали отставные моряки на набережной во Флориде.
Откуда, спрашивается, взялась эта птичка? И почему она в корзине для мусора?
Молли так и эдак крутила сувенир в руке, но ответа на эти вопросы не находила. Потом, осторожно положив птицу на крышку стола, она поднялась с места и отправилась к себе в комнату, чтобы закончить паковать вещи.
Защелкнув замки, Молли стащила свой старый, видавший виды чемодан вниз и поставила его у двери. Потом она прошла по комнатам, проверяя, закрыты ли задвижки на окнах.
С минуту постояв у двери, которая выходила на задний двор, она все-таки открыла ее и шагнула в темноту. Кормушек для птиц видно не было, но Молли отлично знала, где они находятся, и ей ничего не стоило их себе представить. Как равным образом и свои любимые грядки, где когда-то цвели розы, а теперь росли чертополох и репейник. Вернувшись из Флориды, она так ничего на этом участке и не посадила, но сейчас это уже не имело ровно никакого значения.
Она собиралась уже войти в дом, как услышла в дальнем конце сада – там, где рос старый раскидистый дуб, – какой-то подозрительный треск. Подумав, что бы это такое могло быть, Молли пришла к выводу, что это затрещала нижняя, самая толстая ветвь дуба.
Глава 23
Когда они переехали в этот дом, Остин первым делом велел обнести участок высоким, футов эдак в семь, сплошным деревянным забором. Попасть во двор можно было только через дом или через ворота в заборе, которые, впрочем, обычно были заперты на тяжелый висячий замок.
Молли постояла, послушала, но треск не повторился, и она уже было решила, что это от жары лопнула кора.
Но вот треск послышался снова.
Ночь была тихая, жаркая и влажная. Дул легкий ветерок, которому шевелить дубовые ветви было явно не под силу.
Там, в дальнем конце сада, определенно кто-то был.
Но кто? Остин?
Тусклая, словно выцветшая луна давала слишком мало света, чтобы Молли могла рассмотреть, кто скрывается в густой, чернильной тени под дубом. Несмотря на это, Молли не испытывала страха. Ей почему-то казалось, что в тени прячется именно Остин, а не кто-то чужой.
Однако чем ближе она подходила к дубу, тем медленнее и осторожнее делались ее шаги.
– Остин? – шепотом позвала она.
Ответа не последовало.
Молли заколебалась. А вдруг это не Остин, а, к примеру, бандит или вор?
– Остин… – снова окликнула она мужа, с трудом сдерживая волнение.
Остин наконец подал голос:
– Молли!
Он произнес только ее имя, но Молли услышала нечто бо́льшее. Печаль. Та самая печаль от предстоящей разлуки, которая свинцовым грузом давила ей на грудь и в которой она так боялась себе признаться. Как известно, печаль делает человека податливым и слабым, а она сейчас должна быть сильной, очень сильной. Она не могла себе позволить вновь стать безвольной, всепрощающей Молли, какой была когда-то.
Подойдя к мужу поближе, она спросила:
– И давно ты тут сидишь?
Он не ответил, и она поставила вопрос иначе:
– Ты, вообще, к Эми-то ездил?
– Нет, – произнес Остин.
Молли подумала о записке и деньгах, которые он ей оставил. О раскаянии, которое она заметила у него на лице сегодня утром.
Она подошла еще ближе и оперлась о ствол дерева. Дуб был такой огромный, что его вряд ли бы смогли обхватить четверо взрослых людей. Бог знает, сколько этому дереву лет. У него были длинные, толстые корни, и оно казалось несокрушимым, как сторожевая башня. Другого такого не было во всей округе.
Странное дело, этот дуб всегда немного напоминал ей Остина. Такое сравнение, она знала, наверняка бы удивило и даже оскорбило его. Он не относился к числу любителей природы и не замечал могучей, первобытной красоты этого дерева. С другой стороны, когда сосед предложил Остину срубить дуб, мотивируя это тем, что летом его крона затеняет его клумбы с цветами, Остин наотрез отказался это сделать. Тогда Молли думала, что всему виной упрямство Остина, но сейчас она уже не была так в этом уверена.
– Это Крис повесил на дуб качели? – спросила она.
Помолчав, Остин односложно ответил:
– Да.
– Он мастак на всякие такие штуки.
Остин согласился.
– О да. И Эми он всегда помогает.
Некоторое время они оба молчали. Молли вслушивалась в звуки ночи, размышляя над тем, почему Остин остался дома. А еще ее интересовало, о чем он думает. В сущности, это интересовало ее всегда, только получить ответ на этот вопрос ей никак не удавалось.
– Молли?..
Она молчала, ожидая продолжения.
– Если я до тебя дотронусь… ты не убежишь? Очень тебя прошу – не убегай.
Вот оно! В его голосе опять проступила вселенская печаль.
А ее решимость опять стала слабнуть. Все куда проще, когда ты точно знаешь, кто твой враг. А она в отношении Остина ни в чем не была уверена.
– Нет, – прошептала она, – не убегу.
Он взял ее за руку и потянул к себе. Теперь Молли была от него так близко, что она слышала его частое, неровное дыхание.
Остин поднес ее руку к губам и поцеловал. Сначала он поцеловал кончики пальцев с забывшими о маникюре ногтями, которых Молли очень стеснялась, потом тыльную часть руки. Потом он замер, ожидая, не отдернет ли она руку, а когда этого не произошло, Остин прижал руку Молли к своей щеке. Она ощутила колкость отросшей щетины и исходивший от его кожи жар.
Хотя Молли старалась не поддаваться чувствам, у нее это плохо получалось. В ее душе больше не было на мужа зла. На нее нахлынула та же щемящая печаль, которая, она догадывалась, наполняла сердце Остина.
У нее появилось желание утешить и успокоить мужа, и она едва удержалась от того, чтобы обнять его.
Прежде Остин никогда не вызывал у нее подобных чувств. Всю свою жизнь Молли заботилась об окружавших ее людях – о брате, дочери, своих друзьях и подругах. Но Остин всегда был таким сильным, таким самоуверенным, самодостаточным… Ему никто не был нужен. А она – в особенности.
Ветка у них над головой затрещала. Сидевшие в густой траве у забора сверчки прекратили на мгновение свою монотонную песню, а потом ее затянули снова.
Остин сжал ее руки в своих.
– Помнишь, что было вскоре после того, как мы познакомились? – спросил он. – Было темно – примерно, как сейчас. Я повел… тебя в парк и… усадил на качели. Скажи, ты это помнишь?
Молли не сразу вспомнила этот давний эпизод.
В тот вечер они много смеялись… Но с тех пор смех из их жизни почти исчез. Что с ними случилось? Почему из их жизни ушла радость? Ну, и во-вторых, вернее, во-первых и в самых главных: зачем два таких разных человека, как они с Остином, вообще вступили в брак?