До этого он не знал, что в человеческом теле столько крови. Замирая при мысли, что он может в любую секунду потерять свою Молли, он завернул ее в одеяло, отнес на руках в машину и помчался в больницу.
Она тогда чуть не умерла. Еще немного, и…
– Я ни разу в жизни не плакал, – сказал он.
Тик-так, тик-так – отсчитывали минуты часы.
– Понятно…
Удивительное дело. Тогда Остин боялся, что может ее потерять, но ведь, если разобраться, он потерял ее гораздо раньше. Потерял – и не смог вернуть.
У него пересохло в горле, а глаза защипало от слез. Уж скорей бы она уехала, не бередила ему душу…
Украдкой смахнув одинокую слезу, он поднялся с места, прошел к гардеробу и, достав из него сверток, протянул Молли.
– Вот возьми. Во Флориде пригодится.
Не скрывая удивления, она сняла оберточную бумагу, оглядела коробку и густо покраснела. Остин всучил ей коробку подаренных доктором Фишером презервативов.
Остин тут же пожалел о своем поступке. Что, в самом деле, с ним происходит? Всего несколько минут назад он корил себя за то, что, когда они жили вместе, он не раз жестоко ее обижал. Но стоило ей вернуться, как он не удержался и снова взялся за старое.
Хорошо все-таки, что она уезжает. Не будет ни обид, ни семейных сцен – ничего не будет.
Молли посмотрела на коробку с презервативами, потом перевела взгляд на Остина.
– Я думала, ты изменился, – сказала она. – Но, как выяснилось, ты все тот же.
– Да, – согласился он. – Я все тот же мерзкий тип, каким всегда был.
Она засунула коробку в сумочку, повернулась и, ни слова не говоря, вышла из комнаты.
Подойдя к входной двери, Молли на минуту остановилась. Неужели она ошиблась в Остине? А ведь ей так хотелось, чтобы то, что она о нем думала в последнее время, оказалось правдой.
Но он был такой холодный, такой отстраненный, такой привычно-жестокий. Точь-в-точь такой, как прежде.
Она нажала на ручку и открыла дверь.
Такси стояло около дома, и солнце, слепя глаза, отражалось на его полированном бампере. Хорошо все-таки, что она не отпустила машину. По крайней мере, ей не придется носиться по улице с чемоданом и умолять проезжающих мимо таксистов, чтобы ее поскорей отвезли в аэропорт.
Молли хотела, чтобы Остин стал другим человеком – нежным и любящим. Чтобы она могла его полюбить. Но, похоже, измениться ему было не дано.
– Молли!
Остин!
Она повернулась и увидела его в дверном проеме.
Что ему надо? Быть может, он хочет вручить ей еще одну коробку презервативов?
– Я соврал.
Это был уже не тот сдержанный и холодный Остин, которого она видела в спальне. Он был чрезвычайно взволнован, волосы у него торчали во все стороны, а глаза лихорадочно блестели.
– Все, что я тебе наговорил, – неправда! – воскликнул он, вцепляясь пальцами в деревянные перила.
Он глубоко вздохнул, как пловец, готовящийся нырнуть в воду.
– Во-первых, качели на заднем дворе повесил не Крис, а я. А еще я тебе солгал, когда сказал, что не знаю, откуда в доме взялась «грибная» птица. Это я ее купил. Для тебя. Когда ездил на конференцию в Чикаго.
Боже, что он такое говорит!
Молли стояла на нижней ступеньке и смотрела на него снизу вверх, как смотрела на него всегда, всю жизнь. Если бы он только догадался к ней спуститься…
Остин к ней не спустился. Казалось, этот порыв, который заставил его выбежать на крыльцо, чтобы открыть ей свою душу, совершенно его опустошил. Он присел на верхнюю ступеньку лестницы и, закрыв лицо руками, замер.
Она выронила из рук сумочку и устремилась к нему, совершенно не думая о том, что, по идее, не она должна бежать к нему, а он – к ней. Опустившись рядом с ним на ступеньку, Молли сделала попытку отвести руки от его лица, но руки у него словно одеревенели.
– Остин?
Он беспомощно взмахнул рукой, как бы давая ей понять, что разговаривать он сейчас не в силах.
Прошла минута, другая… Он поднял голову и посмотрел на нее. В его глазах она заметила боль и печаль, а еще… а еще в них стояли слезы. Самые настоящие – прозрачные, искрившиеся на солнце, как утренняя роса. В следующее мгновение они блестящими ручейками потекли у него по лицу.
Она подсунула руку ему под подбородок, и стекавшие у него по его небритым щекам слезы увлажнили ее ладонь.
– Ты плачешь… – прошептала Молли в смятении. Казалось, она отказывалась верить собственным глазам.
– Молли… – Он со всхлипом втянул в себя воздух. – Ты – все, что у меня есть… Вся моя жизнь. Я пытался обмануть себя, заставить себя поверить, что смогу без тебя обойтись, – сказал он прерывистым, срывающимся голосом. – Но все напрасно. Теперь я точно знаю, что мне без тебя не жить. – Остин с усилием сглотнул и снова закрыл лицо руками.
Молли подумала, что всю жизнь принимала его за другого человека. Он казался ей сильным, уверенным в себе, несокрушимым, как скала. Но на поверку оказалось, что он не такой уж и крутой и имеет те же слабости, что и все остальные люди.
Немного успокоившись, он поднял голову и опять на нее посмотрел. Теперь скрывать ему было нечего.
– Я тебе соврал насчет того, что никогда не плакал, – признался он. – В тот день, когда у тебя был выкидыш, я ревел в три ручья. Я, если хочешь знать, вообще по натуре порядочный плакса.
Это она, Молли, виновата в том, что они с Остином прожили двадцать лет во взаимном непонимании и глухой подспудной борьбе. Но вина Остина тоже велика. Если она не впускала его к себе в душу, то он не пытался ее понять. Но могли ли два человека, которые, когда поженились, были, в сущности, совсем еще юными и неопытными, правильно ответить на все «взрослые» вопросы, к которым они не были готовы, но которые тем не менее ставила перед ними жизнь? Вряд ли. «Детство – прекрасная пора, – подумала Молли, – но когда оно чрезмерно затягивается, ничего хорошего в этом нет». Ей, во всяком случае, не хотелось бы пройти снова через такой долгий и болезненный период взросления, какой пришлось пережить им с Остином.
Со стороны парковочной площадки до них донесся громкий, призывный звук автомобильного клаксона.
– Это тебя, – тихо сказал Остин. – Таксист заждался.
Молли не знала, как и почему это случилось, но она вдруг поняла, что, прожив с мужем двадцать лет, неожиданно и бесповоротно в него влюбилась. Это было прекрасное, ни с чем не сравнимое чувство. В нем было что-то от любви, которую она питала к Эми, что-то от того чувства, которое она испытывала к Мелинде, Сэмми и Марку, еще множество самых разнообразных нюансов.
Это чувство заключало в себе также и боль. И одновременно огромную радость. Боль от прожитых впустую лет и радость от неожиданно обретенного счастья. Счастья в тот осенний период жизни, когда, казалось бы, всякая надежда на него должна была ее оставить.
Это был нежданный дар судьбы.
– Ты не станешь возражать, если такси уедет без меня? – спросила она.
Остин закрыл глаза и облегченно вздохнул. Потом он повернулся к ней и заключил в объятия, вновь и вновь повторяя ее имя. Она чувствовала, как сильно и часто билось у него в груди сердце.
Они с Остином больше не будут оглядываться назад. И не станут ни в чем друг друга винить. Отныне они будут смотреть только вперед и попытаются выстроить свою жизнь заново.
Такси все еще стояло у крыльца, а дверь дома была широко распахнута. Остин же и Молли, сидя на ступенях лестницы, целовались. Их поцелуи были жаркими и страстными. Они обещали счастье в настоящем и будущем, счастье, которого они лишились в прошлом.
У Остина в петельке рубашки по-прежнему торчала роза сорта «Нежность». От нее исходил тонкий, пьянящий аромат. Такой до боли знакомый, но одновременно новый и еще не познанный – как та жизнь, что ожидала их впереди.