- Я его звал, но он решил, что ему не следует идти, - объяснил я. - Они там поспорили. Мэр хотел назначить комиссию для встречи с вами, а Шервуд никак не соглашался.
Сенатор кивнул:
- Понимаю. Значит, мы будем говорить только с вами.
- Если вы хотите вызвать еще кого-нибудь…
- Нет-нет, зачем же! Ведь всеми сведениями располагаете именно вы?
- Да, я.
- Прошу извинить, я вас представлю. Мистер Картер - генерал Уолтер Биллингс.
- Здравствуйте, генерал, - сказал я.
Странное чувство: знакомиться с человеком, не подавая руки.
- А это Артур Ньюком, - продолжал сенатор.
Человечек с черствым, непроницаемым лицом холодно улыбнулся. Такой - будьте уверены! - никаких шуток не потерпит. Он, видно, возмущен до глубины души уже тем, что кто-то посмел допустить существование какого-то там барьера.
- Мистер Ньюком - представитель государственного департамента, - пояснил сенатор. - А это доктор Роджер Дэйвенпорт, биолог и притом весьма знаменитый.
- Доброе утро, молодой человек, - сказал Дэйвенпорт. - Простите за нескромный вопрос - что это с вами приключилось?
Я улыбнулся ему, толстяк сразу пришелся мне по душе.
- Так, малость не сошлись во взглядах с одним земляком.
- Могу себе представить, какое в городе волнение, - сказал Биллингс. - Пожалуй, скоро трудно станет поддерживать закон и порядок.
- Боюсь, что вы правы, сэр, - сказал я.
- Ваш рассказ потребует времени? - спросил сенатор.
- Да, некоторое время понадобится.
- Где-то там были стулья, - произнес генерал Биллингс. - Сержант, где там…
Не успел он договорить, как сержант и двое солдат, стоявшие у обочины, подошли со складными стульями.
- Ловите! - сказал мне сержант и кинул стул сквозь барьер.
Я поймал стул на лету. Пока я его расставил и сел, четверо по ту сторону барьера тоже уселись.
Прямо сумасшедший дом какой-то: сидят пять человек посреди шоссе на шатких походных стульчиках!
- Что ж, - сказал сенатор, - я думаю, можно приступить к делу. Какой порядок вы предлагаете, генерал?
Генерал закинул ногу на ногу и уселся поплотнее. С минуту он раздумывал.
- Этот человек должен нам сообщить какие-то сведения, - сказал он наконец. - Так отчего бы нам тут же, на месте, его не выслушать?
- Ну, разумеется, - сказал Ньюком. - Послушаем, что он скажет. Но знаете ли, сенатор…
- Да-да, - поспешно прервал Гиббс, - я понимаю, обстановка не совсем обычная. Впервые мне приходится заседать под открытым небом, но…
- По-видимому, другого выхода у нас нет, - заметил генерал.
- Это довольно долгая история, - предупредил я. - И кое-что может показаться невероятным.
- Так ведь и это невероятно, - сказал сенатор Гиббс. - Этот, как вы его называете, барьер.
- И, как видно, вы - единственный человек, которому что-то известно, - прибавил Дэйвенпорт.
- Итак, приступим, - заключил сенатор Гиббс.
И я стал рассказывать свою повесть во второй раз. Я не торопился, говорил обстоятельно обо всем, что видел, стараясь не упустить ни одной мелочи. Меня не прерывали. Раза два я умолкал на минуту - может, о чем-нибудь спросят? - но в первый раз Дэйвенпорт просто кивнул: продолжай, мол, а потом все четверо только молча ждали, чтобы я опять заговорил.
Это порядком действовало на нервы, уж лучше бы они меня перебивали. Все мои слова падали в молчание, как в яму, я пытался хоть что-то прочесть по их лицам, понять, много ли до них доходит. Но - ни единой ответной искорки, никакого движения не мог я уловить на этих застывших физиономиях. Да ведь и правда, как нелепо, наверно, все это звучит…
Наконец-то я все досказал и откинулся на стуле.
По ту сторону барьера беспокойно зашевелился Ньюком.
- Прошу извинить, джентльмены, но я решительно протестую. Не понимаю, с какой стати мы сюда тащились и выслушивали эти нелепые россказни.
- Артур, - перебил сенатор Гиббс, - за мистера Картера поручился мой старый друг Джералд Шервуд. Я знаю Шервуда больше тридцати лет, и уверяю вас, он очень проницательный человек, в высшей степени трезвый и деловой, но при этом не лишенный воображения. Как ни трудно нам принять сообщение мистера Картера или, во всяком случае, некоторые частности его сообщения, я все же убежден, что от них нельзя просто отмахнуться, мы должны их обсудить. И позвольте вам напомнить, что это первые конкретные данные, на которые мы можем опереться.
- Мне тоже трудно поверить хотя бы одному слову, - сказал генерал Биллингс. - Но ведь вот этот барьер - неопровержимое свидетельство, хоть он и недоступен нашему сегодняшнему пониманию. Безусловно, положение таково, что мы вынуждены будем и дальше принимать на веру свидетельства, которые превосходят наше понимание.
- Давайте предположим на минуту, что мы решительно всему поверили, - подсказал Дэйвенпорт. - Попробуем поискать в этом какое-то рациональное зерно.
- Это невозможно! - взорвался Ньюком. - Это вызов всему, что мы знаем!
- Мистер Ньюком, - возразил биолог, - человек только и делает, что бросает вызов всему, что он знал прежде. Лишь несколько веков назад он твердо знал, что Земля - центр Вселенной. Каких-нибудь тридцать лет назад, даже и того меньше, он знал, что люди никогда не смогут побывать на других планетах. Сто лет назад он знал, что атом неделим. Ну, а мы с вами? Мы знаем, что время - это нечто из веки веков непостижимое и неуправляемое и что растения не могут быть разумными. Так вот, разрешите вам сказать, сэр…
- Вы что же, всему этому верите? - спросил генерал.
- Ничему я не верю. Это было бы весьма необъективно. Но я считаю, что нам надо повременить с окончательным суждением. По совести скажу, я с восторгом займусь этой проблемой, понаблюдаю, проведу кое-какие опыты и…
- Вы можете и не успеть, - сказал я.
Генерал круто обернулся ко мне.
- А разве поставлены какие-то сроки? Вы об этом не упоминали.
- Верно. Но у них есть способ нас поторопить. Они в любую минуту могут пустить в ход очень веские доводы. Хотя бы - двинуть дальше этот барьер.
- И далеко они способны его продвинуть?
- Вы можете гадать с таким же успехом, как и я. На десять миль. На сто. На тысячу. Понятия не имею.
- Вы говорите так, как будто они вообще могут столкнуть нас в межпланетное пространство.
- Не знаю. По-моему, они и это могут.
- По-вашему, они так и поступят?
- Возможно. Если увидят, что мы все тянем и водим их за нос. Не думаю, чтобы им этого хотелось. Мы им нужны. Им нужен кто-то, кто может применить на практике накопленное ими знание и тем самым придать ему смысл. По-видимому, до сих пор они не нашли никого, кто был бы на это способен.
- Но нельзя же решать наспех! - запротестовал сенатор. - Нельзя допустить, чтобы нас подгоняли. Нужно очень много сделать. Необходимо обсудить все это на самых разных уровнях - в государственном и международном масштабе, с экономистами, с учеными.
- Мне кажется, сенатор, - сказал я, - все мы забываем главное. Мы сейчас имеем дело не просто с другим государством, с другими людьми. Мы имеем дело с чужими существами, с пришельцами из другого мира.
- Это все равно, - сказал сенатор. - Мы должны действовать так же, как всегда.
- Оно бы неплохо, только надо еще, чтобы они нас поняли, - заметил я.
- Придется им подождать, - сухо сказал Ньюком.
Меня взяло отчаяние. Безнадежно. Ничего тут нельзя решить, человечество не готово к этой встрече, мы только все испортим, все загубим. Пойдут нескончаемые споры, разговоры и переговоры, обсуждения и словопрения, - и все на нашем, человеческом уровне, все только с наших позиций, никто даже не попытается понять, что думают и чего хотят пришельцы.
- Учтите, что в речи просителей выступают они, а не мы, - заявил сенатор. - Они, а не мы начали переговоры, они хотят доступа в наш мир, а не наоборот.
- Пятьсот лет назад белые прибыли в Америку, - сказал я. - Очевидно, тогда они выступали в роли просителей…
- Но индейцы были дикари, варвары! - возмутился Ньюком.