Как, блядь, он смеет трогать то, что принадлежит мне?
Как она смеет, черт возьми, позволять ему это?
Мой убийственный взгляд перебегает с нее на него. Мои демоны шепчут, чтобы я подошел, ударил Джейсона по чертовой физиономии и вернул то, что принадлежит мне.
Рейна моя. Моя, блядь.
И я испорчу весь мир, чтобы она такой и осталась.
То, что я запланировал для нее, не противоречит этому факту. Просто потому, что я предоставил ей свободу, не значит, что она может разгуливать с другим мужчиной, будто у нее есть на это полное право.
Что они вообще делали в домике у бассейна?
Я прекращаю свои убийственные планы только тогда, когда Джейсон машет ей рукой и направляется к маленькому домику, который он делит с Элизабет. Рейна едва замечает его, когда ноги сами несут ее в моем направлении.
Она не поднимает головы, чтобы не видеть, как я наблюдаю за легкой дрожью ее полных губ, за тем, как ее светлые волосы падают на плечо с отрешенностью. Ее шорты поднимаются по ее бледным бедрам с каждым шагом, который она делает, словно соблазняя меня тем, что под ними, тем, что я попробовал прошлой ночью.
В тот момент, когда она находилась в моих руках, в тот момент, когда я погрузился в ее тепло и посмотрел в ее голубые, как океан, глаза, я почувствовал странную энергию.
Это похоже на притяжение океана, когда он топит тебя, или на песню сирен, когда они заманивают тебя в небытие.
Рейна именно так действует на людей.
Она заманивает, а затем ставит ловушки.
Она манипулирует, а затем наносит удар.
Она дьявол, переодетый в ангела.
В течение трех лет я верил в это и до сих пор верю — в некотором роде. Просто она придумала эту гребаную штуку с амнезией, которая продолжает тасовать мои карты.
Она продолжает вести себя спорадически, и это сбивает меня с толку.
Она не должна залезать мне в голову, не говоря уже о том, чтобы вмешиваться в нее.
Мой план был прост: пытать, а потом убить ее. Заставить ее страдать, а потом закончить ее жалкую жизнь.
Сделать ее своей в последний раз, а потом отбросить ее в сторону.
Теперь границы размываются с каждым словом из ее проклятого рта, с тем, как она встала передо мной на колени, как подчинилась мне, как открыла рот и раздвинула ноги, будто они всегда принадлежали мне. Они мои.
Она делала это не только со мной. Я заметил, как она ведёт себя со своими болельщицами, как она смеется и отвечает, как черт возьми улыбается.
Рейна не улыбается.
Она перестала улыбаться примерно в свой шестнадцатый день рождения.
Когда она улыбается, улыбка наполняется презрением и злобой.
Фальшей.
После больницы я ловил ее улыбающейся и смеющейся от всего сердца больше раз, чем могу сосчитать.
Я фотографировал эти улыбки, пока она не смотрела, и изучал их позже, рассматривая, не притворяется ли она снова.
Она не притворялась.
Улыбки почти такими же искренними, как когда мы были подростками.
Но сейчас она не улыбается. Ее плечи напрягаются от напряжения, а голова, кажется, потеряна где-то в другом месте. Она проходит мимо меня, даже не взглянув.
Сомневаюсь, что она вообще замечает мое присутствие.
Ее шаги тяжелые и медленные, когда она поднимается по лестнице, хватаясь за перила для равновесия.
Я рывком отпускаю галстук.
С тех пор как она пришла в себя в больнице, Рейна впервые не признала моего существования. Обычно она ощущала меня за милю и пристально смотрела на меня с вызовом и остротой, от которых мой член становился твердым.
Она зажгла бы во мне это, огонь, намек, гребаную связь, которую я думал, что никогда больше не почувствую к человеческому существу.
Сегодняшняя Рейна совсем другая. Она так чертовски похожа на себя прежнюю.
Но разве это не то, чего я хочу? Старая Рейна та, с кем я могу иметь дело, та, кого я могу пытать и убивать. Она бы это заслужила. Вот почему я потребовал, чтобы она вернулась к своим старым привычкам.
Теперь, когда я получил то, о чем мечтал, я хочу схватить ее за горло и выебать из нее эту старую суку.
Новая Рейна мертва?
Глава 5
Рейна
Я останусь в своей комнате на два дня — или это то, что я определила, основываясь на подсчете количества блюд, которые принесла мне Иззи.
Это мрачное облако нависает над моей головой, как неминуемая гибель.
Я боролась с этим — я пыталась, во всяком случае.
Я старалась не позволять этому занимать мои мысли, но в какой-то момент это просто произошло.
Впервые у меня пропал аппетит к еде, которую Иззи оставила перед дверью. Я даже не приняла душ и не переоделась. Я не спала и ничего не делала.
В течение двух дней я свернулась калачиком под одеялом в темноте и позволила этим черным мыслям просочиться внутрь.
Они продолжают шептать и бормотать приглушенными голосами, будто никто другой не должен их слышать. В конце концов, они предназначены только для меня.
Почему бы тебе просто не отпустить?
Почему ты цепляешься за жизнь, которая для тебя ничего не значит?
Никто не заметит, что тебя нет, ты же знаешь.
Ни один чертов человек.
В носу покалывает, а в глазах нарастает давление, но я не плачу. Как будто я не могу. Я не имею на это права.
Я ни на что не имею права.
Я сопротивлялась шепоту и бормотанию облака, но почему я должна это делать? Чему тут сопротивляться?
Моя жизнь сплошное дерьмо, и хотя мне нечего терять, мне также нечего и приобретать.
Если я пойду против Ашера, если я заставлю его заплатить за то, что он сделал со мной, что хорошего это принесет?
Буду ли я чувствовать себя освобождённой в конце? Найду ли я новую цель в жизни?
Вчера он постучал в мою дверь. Я не ответила, и он ушел.
Хорошо. Не хочу снова видеть его лицо, никогда.
Я не хочу думать о том, как он играл с моим сердцем, телом и разумом, как позволил мрачному облаку пронестись надо мной.
Или нет? В конце концов, мрачное облако все еще со мной. Я понимаю это, я понимаю, но это не значит, что я могу сопротивляться.
Моя броня все еще не может восстановиться после полученных мной ударов.
Стук в дверь выводит меня из оцепенения. Я не отвечаю. Если это Иззи, она оставит тарелку перед дверью, а затем вернется, чтобы забрать ее нетронутой.
— Рейна.
Сердце, которое я считала давно мертвым, пульсирует, возвращаясь к жизни при этом голосе, глубоком голосе с легкой хрипотцой, голосе, который принес мне счастье прямо перед тем, как он разбил его вдребезги и оставил меня в когтях этого мрачного облака.