— Это еще что? — сердито спросила она.
— Да ничего. — Он слабо улыбнулся, явно успокоившись за свою жизнь. — Я просто смотрю, в хорошенькое положение ты попала. Если бы ты собиралась меня убить, ты бы это уже сделала. А если ты не собираешься меня убивать, то что тебе со мной делать?..
Он снова хмыкнул, но смех тут же сменился раздирающим кашлем. Ки немедленно ощутила укол жалости, но не дала ему воли. Еще не хватало. Она наклонилась пониже:
— На твоем месте я бы не была так уверена, что убивать тебя уже поздно. Мой ножик и твое горло — они, знаешь ли, по-прежнему очень близко друг от друга…
Он помолчал, силясь отдышаться. Наконец его ребра перестали ходить ходуном, и он спокойно проговорил:
— Я хотел только увести одного из твоих коней, а тебя трогать вовсе не собирался. Когда ты поставила чашку, я понял, что ты меня засекла, а значит, без драки дело не обойдется. Тогда-то я и напал, рассчитывая быстренько скрутить тебя. Только вот не получилось.
Он снова закашлялся. Его худоба была явно болезненной, а в темных глазах горели лихорадочные огоньки. И снова Ки погнала ненужную жалость прочь, сказав:
— Украсть у меня в подобном месте коня — это и есть убийство. Самое настоящее. Ты еще скажи, что собирался всего-то мне ногу отрезать и больше ни-ни. Ответь-ка лучше, что за нужда заставила тебя сделаться воришкой?
Он подумал, прежде чем ответить:
— Мне нужно за перевал, а пешком туда не пробиться. Слишком далеко… снег, ветер… да и одет я… Я три раза пробовал, и все без толку. Но на коне я бы…
— И первое, что пришло тебе на ум, — это украсть, — холодно подытожила Ки. — Мне почему-то казалось, что люди, попавшие в беду, сперва обычно просят о помощи, а потом уже пускают в ход силу. Если бы ты просто подошел к моему костру и честь по чести попросил подвезти тебя за перевал — неужели ты думаешь, я бы тебя прогнала?
— А ты думаешь, я не пробовал? Дважды! И оба раза мне помогали добраться до границы снегов… а потом они разворачивали фургоны и возвращались в гостиницу «У Сестер»! Потому что на фургоне там не проехать. Оба раза я умолял дать мне коня, но мне отказывали. Так что, по-твоему, мне оставалось?
— Мог бы вернуться в гостиницу и переждать зиму. Или спуститься южнее и воспользоваться перевалом Носильщика…
Ки вовсе не нравилось, какой оборот принимал их разговор. Довольно глупо себя чувствуешь, разговаривая с человеком, у которого сидишь на груди, угрожая ножом. К тому же объяснения странного парня казались ей все более убедительными. С ума сойти. Его нападение уже начинало казаться ей чем-то таким, что можно было понять и простить. Вроде того, как если бы ее случайно толкнул в толпе незнакомец.
— Дины на меня тоже косятся, — продолжал между тем пленник. — Говорят, я им фальшивыми монетами заплатил. Откуда ж мне-то было знать?.. И вообще, будь у меня хоть грош, стал бы я ловить кроликов и грызть траву?.. Ну да ты этих динов не хуже меня знаешь. Уж до того любят всякую бессловесную тварь, зато разумное существо, которое чуть-чуть не укладывается в их представления, выгонят за порог и не почешутся, хоть ты околей… Я не могу туда возвратиться!
— Ты еще не сказал, почему ты так рвешься на ту сторону? — требовательно спросила Ки.
По его лицу прошла тень, и глаза снова сделались как у затравленного зверя. Он уставился на нее так, словно ее вопрос коснулся чего-то потаенного. Ки не отвела взгляда. В конце концов, это она держала нож у его горла, а не наоборот. Она еще решит, как с ним поступить, но прежде вызнает все, что только возможно. Он угрюмо нахмурился, но потом на лице проступило безразличие. Он шевельнулся, словно пытаясь пожать плечами.
— Какая тебе разница, — сказал он. — Ну хорошо, мне понадобились деньги. Там, за горами, живет моя семья. У меня есть родственники, которые и раньше помогали мне по мелочам. Вот я и надумал снова к ним обратиться.
Теперь уже Ки сдвинула брови. Эти россказни показались ей мало похожими на правду. Так рисковать — и только ради того, чтобы… Но тут мужчина снова закашлялся, и Ки поймала себя на том, что отводит нож в сторону, — не порезался бы. Она сжала губы. Она была сама себе противна. Ки медленно поднялась и еще медленнее убрала нож в ножны. Парень пристально наблюдал за ней. Он не пытался вскочить и лежал неподвижно, как если бы она все еще сидела у него на груди.